Это заключение свата было для Кунанбая полной неожиданностью.
— Алшеке! — воскликнул он. — В степи Божей и Байсал грызли мне ноги, а здесь, в дуане, они норовят вцепиться мне в горло! Как после этого мне не идти на все?..
Алшинбай чуть приподнял левую руку и заговорил снова:
— Если ты намерен бороться и дальше, ты, конечно, пойдешь на все. Но ведь они тоже ничего не пожалеют для борьбы. Не забывай про майыра! Разве мало всяких Баймурынов, которые так и цепляются за любую сплетню и клевету? Ты думаешь, они считают, что ага-султанство ушло от них навсегда? Они не перестают сторожить тебя на каждом перевале и теперь уж постараются стащить тебя с коня. Подумай. Тяжебное дело, в которое будет впутано твое имя, к хорошему не приведет…
Кунанбай понял намек. И майору и Алшинбаю ясно, что борьба между двумя крупными родами вызвана только личной враждой. Кто поручится, что при дальнейшем следствии не всплывет вопрос, как мог Кунанбай, ага-султан, устроить набег на аул Божея, связывать людей, бить плетьми? Кто поручится, что дело не примет нежелательного оборота? Пыль поднялась в разных местах: «жалоба Божея»… «надо разобраться»… «они — свидетели», — это искры одного пламени…
Кунанбай в раздумье посмотрел на Алшинбая, но не сказал ни слова, — он хотел, чтобы тот высказался до конца. Алшинбай ответил ему таким же пристальным взглядом и заговорил значительно:
— Сегодня закончена постройка мечети. Слава вознесла тебя над всеми. Имя твое известно повсюду. Многие завидуют тебе, и в первую очередь тот же корпус и тот же майыр. Если ты сам прекратишь борьбу, это не будет для тебя унижением, — все поймут, что ты прощаешь врага и хочешь «очиститься от скверны мирской при совершении святого дела», как говорит Коран. Да не будет сородич твой Божей врагом тебе. Не бросай его в объятия чужих, сроднись с ним, сблизься, помирись, — заключил он.
Кунанбай долго хранил молчание. Когда о мире просит Алшинбай, нужно подумать, прежде чем отказать. Алшинбай — самый влиятельный бий во всем Каркаралы. К нему идут целые племена за разрешением тяжеб и ссор… А кроме того, ведь лишился же своего ага-султанства тюре Кусбек, не поладив с ним!..
В Каркаралинском округе племя Тобыкты не самое сильное и многочисленное. Кунанбай получил ага-султанство благодаря дружбе с Алшинбаем… Да, если продолжать преследовать Бо-жея как врага, он и повергнутый на землю не перестанет кусать за ноги. Дело идет к этому. А потом если уж говорить об обидах, то ведь обиду-то нанес Божею он, Кунанбай. А чем оскорбил его Божей? Ничем!.. Раз просит Алшинбай — нужно согласиться. Это решение, конечно, не означает, что надо круто повернуть и сдаться сразу…
Будь это не Алшинбай, а кто-нибудь другой, ага-султан не решал бы так быстро. Но с Алшинбаем — другое дело. Поэтому Кунанбай больше не колебался.
— Алшеке, — начал он, — ты говоришь, все обдумав и взвесив заранее. Говоришь, как друг. Если я не пойму этого, вина ляжет на меня самого. Я не хотел отступать. Но разве я могу не послушать тебя и упорствовать? Все вверяю богу и тебе, — доведи дело до конца сам.
Разговор был кончен. Алшинбай вернулся к себе.
Абай обрадовался за Божея. Он почувствовал даже расположение к Алшинбаю. Суровый лик вражды исчезал, вокруг тепло и радостно повеяло миром. Абай приветствовал его появление облегченным вздохом.
В тот же вечер Абай ушел один бродить по городу. Когда ему становилось грустно или, наоборот, когда его что-нибудь радовало, он всегда искал одиночества.
День уже догорал, но солнце еще не зашло. Над гребнем лесов, покрывавших холмы на западе, повисло огненно-красное полотнище. В горах, должно быть, поднялся ветер, — по голым склонам поползла поземка, снег то лениво кружился, то взвивался облачками, красноватыми от закатных лучей.
В городе ветра нет, но мороз щиплет и подгоняет и без ветра. Такие дни бодрят душу, отгоняют уныние. Склоны холмов, обращенные к городу, медленно окутываются сумерками. Каменистые бугры перед ними тоже исчезают, точно уходя на ночлег.
Абай прошел уже три-четыре квартала, когда навстречу ему показалась целая толпа. Люди шли, громко и весело разговаривая. Абай не заметил среди них ни одного знакомого. Из того, что они шли по улице пешком, Абай заключил, что это городские жители.
Толпа, объединившая и молодежь и пожилых, говорливая, смеющаяся, дружная, невольно привлекла его. Он улыбнулся и остановился посреди улицы, весело поджидая ее приближения. Люди подошли, громко скрипя ногами по утоптанному снегу, и никто не обратил на него внимания. Теперь стало видно, что все окружали почтенного, благообразного старика. Старик смеялся сам и смешил других.