— Вы помните это точно, подсудимый? Память не изменяет вам? — спросил прокурор.
— Память у меня отличная, господин прокурор. Пробовали ее отбить, но, как видите, неудачно.
— Подсудимый Фрунзе, делаю вам замечание за выпад против прокурора! — сказал Кошелев.
— Я отвечал только на вопрос, — возразил Михаил.
В зал ввели новую свидетельницу.
— Да, Михаил Фрунзе приехал ко мне двадцатого февраля тысяча девятьсот седьмого года. От меня он уехал в Химки к нашей общей знакомой Пителевой... Она фельдшерица больницы в Химках. Это я говорила раньше и теперь полностью подтверждаю, — показала Мора-вицкая.
После перерыва на обед возобновился допрос свидетелей. В зал ввели Пителеву.
— Вечером двадцатого февраля ко мне приехал Фрунзе,— показала она.— Засиделись, помню, до поздней ночи, и он остался ночевать. Утром ему стало плохо. Я попросила заведующего больницей доктора Иванова осмотреть его. Утром двадцать первого доктор Иванов осматривал его и прописал лекарства.
— А вот урядник Перлов показывает, что Фрунзе двадцать первого февраля стрелял в него в Шуе. Это подтверждает и свидетель Быков,— сказал председатель суда. — А вы говорите, что Фрунзе был двадцать первого февраля не в Шуе, а в Химках?
— Да, я утверждаю, что двадцатого февраля Фрунзе был у меня в Химках. Я это хорошо помню. Он остался ночевать, а утром, двадцать первого, заболел,— ответила Пителева.
— Выходит, что он, Фрунзе, один, но в двух лицах,— сострил прокурор. — Болеет в Химках и одновременно стреляет в Шуе.
— Я оккультными науками никогда не интересовалась,— отрезала Пителева.
Михаил внимательно следил за процедурой допроса свидетелей. Он видел и чувствовал, что прокурор и председатель суда ответами свидетелей защиты доведены до состояния бешенства. Даже Перлов после показаний Мо-равицкой и Пителевой потерял прежнюю самоуверенность и начал путаться в ответах.
Но вот в зал заседания суда ввели нового свидетеля, доктора Иванова, заведующего больницей в Химках. Он обстоятельно и спокойно рассказал суду о том, как осматривал больного, прописывал лекарства и рекомендовал больному покой.
— Это так действительно было, господин доктор? — спросил председатель суда.
— Помилуйте, господин председатель! — ответил Иванов. — Я отлично помню все события этого дня, тем более что двадцать первого февраля происходило открытие Государственной думы. Как раз в этот день мне и пришлось пользовать пациента, который очень живо воспринимал события. Говорил он вполне здраво, критически. Я невольно обратил внимание на этого молодого человека и хорошо запомнил его. Это и был Михаил Васильевич Фрунзе.
Едва заметная улыбка пробежала по губам Михаила, но он быстро согнал ее и опять — спокойный, с недвижимым лицом — слушал допрос.
— Господин доктор,— приподнялся со своего места прокурор. — Будьте любезны, укажите, который из подсудимых Фрунзе? Похож ли он на сидящих здесь на скамье подсудимых?
Лицо Иванова немного побледнело. Вопрос был неожиданный. В зале затихли, головы вытянулись. Вдруг защитник Михаила, адвокат Якулов, приподнялся со своего места:
— Фрунзе, в зале темно, покажитесь свидетелю! Встаньте!
Михаил быстро встал и подался немного вперед.
— Ну как же! Вот он! — воскликнул Иванов. — Тот самый юноша... Правда, он изменился немного. Но думаю, это понятно... Насколько я слышал, в последние годы он много пережил. Помню, отлично помню!
83
6*
Прокурор зло посмотрел на адвоката и прошептал:
— Подлец!
Зажгли лампы. Был поздний вечер, когда объявили приговор. И опять неожиданно жестокие и тупые слова падали в притихший зал:
«...Лишить Павла Гусева и Михаила Фрунзе всех прав состояния и подвергнуть каждого смертной казни через повешение».
Михаил выслушал свой вторичный смертный приговор с изумительным достоинством. Ни один мускул не дрогнул на его лице. И только обычная для него легкая ироническая усмешка освещала лицо.
Окруженные конвоем, Гусев и Фрунзе выходили из зала. Михаил успел бросить взгляд на Люшу, которая смотрела на него широко открытыми глазами, полными слез. Ласково кивнув ей на прощанье, он, ободряя ее, улыбнулся. В коридоре Фрунзе услышал, как в зале кто-то глухо зарыдал.
В одиночной камере
Допрос доктора Иванова был самым трагическим и жутким эпизодом процесса. Ии Фрунзе, ни Иванов никогда не видели друг друга. Впервые в жизни они встретились в суде. Не прояви адвокат находчивости, участь Фрунзе и Гусева была бы решена...
Доктор Иванов, знакомый Пителевой, сочувствовал революции. Он охотно согласился выступить на суде в качестве свидетеля и подтвердить, что в день покушения на Перлова в городе Шуе Фрунзе был болен и находился под врачебным наблюдением в Химках. Эти показания разбивали позицию суда и прокурора, делали невозможным вынесение смертного приговора. Но ненависть царизма к революционерам была столь велика, что суд, вторично грубо нарушив «законы» и «формальности», приговорил Фрунзе и Гусева к смертной казни через повешение.
Снова Михаил в камере смертников, но на этот раз обошлось без кандалов. Казнь должна была состояться в ближайшие дни, и тюремное начальство решило не затруднять себя. Фрунзе был глубоко убежден в том, что на этот раз ему не удастся избежать виселицы.
— Двум смертям не бывать, но одной-то не миновать,— грустно пошутил он.
Неожиданно начальник тюрьмы приказал перевести Фрунзе в одиночную камеру. Опять появились подозрения, что Фрунзе готовит побег смертников, и начальство изолировало вожака. Оказавшись в одиночке, Фрунзе решил, что ночью его казнят.
«Осталось уже немного времени,— вспоминает об этой ночи Михаил Васильевич. — Утром, часов около шести, как всегда это делалось в тюрьме, меня должны были повесить. Надежды на отмену приговора не было почти никакой. Бежать невозможно. И не медля, так как время приближалось к роковому концу, я решился хоть под конец уйти из рук палачей. По крайней мере, повесить им себя не дам, сам повешусь, пускай найдут труп... И стал готовить из простыни веревку.
К моему удовольствию, гвоздь оказался в углу печки, как раз то, что нужно. Но когда я уже занялся приготовлением веревки, загремел замок.
На пороге камеры вместе с начальником тюрьмы появился адвокат.
— Смертная казнь отменена! — закричал он».
Покуда Михаил ждал смерти, возмущение вынесенным ему вторично смертным приговором охватило широкие слои общественности. Отовсюду посылались протесты с требованиями об отмене приговора. В Иванове и Шуе волновались рабочие. Царское правительство вынуждено было отступить. Смертную казнь Михаилу Фрунзе заменили шестью годами каторги. Это вместе с четырьмя годами, полученными по февральскому процессу 1910 года, составило десять лет, которые и предстояло теперь отбыть Фрунзе.
Снова на него надели кандалы и перевели в камеру каторжан на четвертом этаже. Теперь, когда процессы остались позади, Михаила неудержимо потянуло на волю.
Ни к тюрьме, ни к каторге люди не привыкают. Не мог привыкнуть и Фрунзе. Ему хотелось на свободу, хотелось опять окунуться с головой в работу. Снова подполье, митинги, стачки, явки, борьба. И во сне и наяву он видел себя свободным, деятельным, организующим, борющимся. Он решил бежать во что бы то ни стало.
Но «начальство» не дремало. В эти дни начальник тюрьмы получил секретное предписание военного прокурора.
«Считаю необходимым присовокупить,— говорилось в этом предписании, — что в виду некоторых сведений представляется целесообразным особое наблюдение за тем, чтобы Фрунзе тем или иным способом не совершил побега или не обменялся именами при какой-либо пересылке из одной тюрьмы в другую».
За Фрунзе следят. Охрана тюрьмы усилена. Устраиваются внезапные ночные переклички каторжан и обыски камер. «Волчок» в дверях камеры звякает через каждые пять — десять минут. Надзиратели ни на одну секунду не выпускают каторжан из поля зрения.