Однако выполнить в полной мере это задание не удалось. Не обошлось без курьеза.
Дело в том, что в первую встречу с Чапаевым М. В. Фрунзе, разъясняя легендарному начдиву роль и значение комиссара, характер взаимоотношений между командиром и комиссаром (а такие разъяснения в те времена были нужны на Восточном фронте далеко не одному Чапаеву), выдвинул положение, что командир и комиссар должны быть неразлучны.
— Это что ж, — спросил Чапаев, — вроде попугаев, что ли? Есть такие, слыхал я, когда был в Москве, неразлучники называются и друг без друга жить не могут.
Михаил Васильевич, смеясь, ответил, что если они оба попугаями будут, то дело, конечно, у них не пойдет.
— Ну, ладно, — сказал Чапаев, — давайте комиссара, только поумнее.
Вот в этот приезд Чапаева и Фурманова вдруг выяснилось, что Василий Иванович слишком буквально понял, что командир и комиссар должны быть неразлучны. Все попытки адъютанта повидаться и поговорить с Фурмановым наедине были тщетны. Адъютант приглашает Фурманова пройтись вечером по Самаре. Фурманов одевается, а за ним и Чапаев, — идут, стало быть, втроем. Прогулялись, возвращаются вместе «домой» (в гостиницу). Адъютант командующего приглашает Фурманова зайти завтра «на чашку чая».
— Придем, — отвечает Чапаев за Фурманова.
Фурманов уже понял маневрирования адъютанта, но
все же пришел вместе с Чапаевым, сделав адъютанту знак, что, мол, не вышло. Засели за чай. После этого чаепития, сопровождавшегося шутками и воспоминаниями, уже нетрудно было понять, что Чапаев и Фурманов работают дружно.
Через некоторое время вернулся, кажется с заседания губкома, М. В. Фрунзе и немедленно присоединился к компании. Скоро беседа приняла деловой характер, время от времени прерываемая смешными рассказами Чапаева.
Фрунзе и Чапаев быстро поняли друг друга, и Василий Иванович начал рассказывать о том, как он учился в академии.
— Вызывают меня, говорят: сейчас устроим тебе экзамен. Ну, начался он, этот экзамен. Спрашивают: «Реку Рейн знаете? Где она протекает?» Знаю, говорю, где-то там у немцев. А пес ее знает, где она там течет... Ну, думаю, я тебя сам подшибу сейчас и спрашиваю: а вы реку Солянку знаете? Где она течет? «Нет, говорит, не знаю». Как же, я ему говорю, про чужую реку спрашиваете, а своей не знаете? Я на ней ранен был да за нее нам еще воевать надо.
Чапаев сообщил командарму много ценных сведений о районе военных операций, который он знал отлично. В тот же день Фрунзе назначил Чапаева командиром Александрово-Гайской бригады.
— По душам, товарищ Чапаев, скажите — сломим Колчака?
Чапаев задумался, нахмурил брови:
— Трудно, но побьем. Сломим, товарищ Фрунзе!
«Верховный правитель»
Сын морского артиллерийского офицера, упрямый, Александр Колчак быстро пробил себе дорогу к высшим командным постам в военно-морском флоте царской России.
Февральская революция 1917 года застала его в звании вице-адмирала на посту командующего Черноморским флотом. В морских кругах Колчак слыл крупнейшим знатоком своего дела. С упрямством фанатика он долгие годы работал над планом захвата проливов, ведущих из Средиземного моря в Черное.
«День объявления мировой войны был самым счастливым и лучшим днем моей жизни»,— признавался Колчак спустя несколько лет на допросе.
Грянула революция. Революционные матросы в июне 1917 года изгнали Колчака из Черноморского флота. В конце июля правительство Керенского направило Колчака во главе военной миссии в США. Поездка в США очень устраивала Колчака. У него имелось предложение американского адмирала Гленона выдать план захвата проливов.
Но американским адмиралам теперь было не до «проливов». Предоставить свою эскадру для операций в Средиземном море Америка отказалась. Но Колчак нужен был империалистам. Осенью он оказался в Сингапуре. Там командующий английской военно-морской базой вручил Колчаку предложение английского правительства: следуйте на русский Дальний Восток, организуйте силы для борьбы с большевизмом.
Большевизм! Вот с кем нужно бороться, чтобы потом вновь упрочить монархию. Колчак выехал в Шанхай, оттуда в Токио. Там он немного задержался.
Начальник японского генерального штаба предложил Колчаку:
— Адмирал, останьтесь в Японии. Когда можно будет ехать дальше, мы известим вас. В Японии есть хорошие места, поезжайте и отдохните.
Вскоре хозяева договорились. Колчак перебрался в Харбин. Оттуда в поезде английского генерала Нокса он в октябре 1918 года прибыл в Омск, где занял пост военного и морского министра при правительстве эсеро-меньшевистской директории. В ноябре, по заданию Антанты, Колчак инсценировал государственный переворот. Эсеры и меньшевики были разогнаны, установлена военная диктатура, и Колчак провозгласил себя «верховным правителем и верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами России».
Представители Англии, Франции, США нанесли официальные визиты Колчаку и заявили, что их правительства признают в его лице «законное правительство России».
Премьер-министр Франции Клемансо и премьер-министр Англии Ллойд Джордж прислали Колчаку поздравительные телеграммы и известили, что представителем Франции при штабе «верховного правителя» назначен генерал Жанен, представителем Англии — генерал Нокс.
В помощь Колчаку правительства империалистических государств немедленно передали больше 200 военных самолетов, несколько сот орудий, около двух тысяч пулеметов, много винтовок, снарядов, патронов, обмундирования.
Помощь эта дорого обошлась русскому народу. В уплату за нее почти десять тысяч пудов золота передал Колчак Англии, Японии, США, Франции. Кроме того, из Сибири и Дальнего Востока в огромных количествах вывозились хлеб, меха, мясо.
Колчак и генералы Жанен и Нокс произвели инспекторский смотр белогвардейской армии. Они нашли ее «в отличном и боеспособном» состоянии. Генерал Жанен заявил представителям печати: «В течение ближайших пятнадцати дней Советская Россия будет окружена со всех сторон и будет вынуждена капитулировать».
Белогвардейские армии перешли в наступление.
Через несколько дней Колчак принимал у себя в салон-вагоне генералов Нокса и Жанена. Развивая перед ними план наступательных действий своих армий, Колчак, как всегда, сдержанный и спокойный, подошел к свернутой на стене карте России и вдруг резко дернул за шнур. Карта раскрылась.
Колчак внимательно следил за впечатлением, которое произвел на «союзников» мастерски изображенный путь белогвардейских армий. Генерал Нокс, прищурив глаза и рассматривая карту, внезапно охрипшим голосом спросил:
— Сэр, сколько потребуется времени, чтобы совершить этот путь?
— Три месяца, — сквозь зубы ответил Колчак. — За три месяца я сломаю хребет большевикам и зажму их в кулак.
Словно показывая, как это будет, Колчак вытянул руку со сжатым большим костлявым кулаком,
В салон вошел адъютант. Он протянул Колчаку телеграмму. Заглянув в нее, Колчак помедлил, затем поднял голову и, не скрывая своего торжества, сказал:
— Донесение...
После небольшой паузы он прочитал:
«Прошли Уфу. Развиваем наступление Бугульму, Стерлитамак. Командарм Ханжин».
Ночью поезд Колчака тронулся по направлению к Уфе.
На стыках рельсов вагон мягко покачивало. Вытянув ноги и закрыв глаза, Колчак некоторое время сидел в кресле. Потом встал, подошел к карте и провел карандашом жирную синюю линию от Уфы к Самаре, густо заштриховал берег Волги и маленькими, колючими стрелками пересек ее. Усмешка тронула его губы, в глазах мелькнула радость. Но он быстро погасил улыбку.
Оставив карту, он подошел к окну, слегка отдернул занавеску и долго, пристально наблюдал за яркими огненными ниточками, которые вычерчивали в темноте искры, вылетавшие из трубы паровоза.
Не в пример многим белогвардейским генералам, Колчак был умный, опытный враг, уверенный в своих силах. Это — враг беспощадный, не знавший границ своей жестокости. Только в Екатеринбургской губернии его карательные отряды расстреляли свыше 25 тысяч человек. В Кизиловских копях расстреляно и заживо погребено 8 тысяч человек...