— Ты уж, сынок, сам считай, сколько стаканов. Я, кажись, сбилась.
— Пока пять, насыпай доверху, ехать нам долго, — сказал Фрунзе.
Карман у него был вместительный. Он наполнился лишь после одиннадцатого стакана.
— Ну и карманы »у тебя, сынок, что мой мешок, — усмехнулась старуха.
— Для военного человека, бабушка, хороший карман — первое дело, — расплачиваясь за подсолнухи, ответил Фрунзе.
Только он направился к вокзальному подъезду, как услышал детский голос.
— Дядя, я вас знаю!
Фрунзе остановился. Рядом с ним стоял мальчуган лет двенадцати — крепкий, белокурый, одетый в невообразимое тряпье.
— Откуда ты знаешь? — спросил Михаил Васильевич.
— Да, дядя, знаю. Вы — Фрунзе, главный командующий.
Михаил Васильевич улыбнулся.
— Ну, допустим, я главный, а что ты делаешь здесь, на таком морозе?
— Я хочу домой, в Ташкент, там мои родители. Я отбился от них...
— В Ташкент? — переспросил Фрунзе. — Как тебя зовут?
— Бориска.
— А ну пойдем, Бориска!
На перроне Фрунзе встретил адъютанта и, показывая на мальчугана, сказал:
— Вот я вам еще одного пассажира привел...
Бориску поместили в вагоне командующего, вымыли,
подогнали на него красноармейское обмундирование. Люди, бывавшие ранее в Ташкенте, опросили Бориску. Он назвал улицу, номер дома, где живут его родители. Товарищи подтвердили: есть в Ташкенте такая улица.
Бориска стал любимцем пассажиров поезда. Но самое большое внимание уделяли ему Фрунзе и его жена Софья Алексеевна. На остановках, когда выводили коней на проводку, Бориска лихо скакал мимо вагонов на гнедом жеребце. Ловкость, с какой мальчуган ездил верхом, очень нравилась Фрунзе; он привязался к Бориске, как к сыну.
Путь на Ташкент был долгий, тяжелый, с крушениями, с частыми остановками из-за снежных заносов и из-за нехватки топлива. Но в поезде Фрунзе всегда было весело и шумно. Михаил Васильевич всех засадил за работу: изучать историю, культуру, быт Туркестана. Сам он, не отрываясь, читал одну книгу за другой. Прочел даже коран
— Все это нам пригодится, — говорил он. — Не на день едем, а, может быть, на много лет. Нужно хорошо знать край, в котором придется жить и работать.
По вечерам в вагон Фрунзе приходили Дмитрий Фурманов и другие ивановцы. Собирались в кружок.
Фурманов затягивал: «Ревела буря, дождь шумел» или «Во субботу день ненастный...» Когда Фурманов исчерпывал свой запас песен, Фрунзе, долго откашливаясь и чуть краснея, запевал тенором: «Отец сыну не поверил, что на свете есть любовь...» Но больше всего он любил петь развеселую шутливую песню: «На поповом на лугу потерял мужик дугу, дугу точеную, позолоченную...»
Пел он так задушевно и искренне, что ему дружно подтягивали и подолгу уговаривали спеть еще что-нибудь. Фрунзе отмахивался:
— Ну, ну, молодчики, нашли Собинова!
Ближе к Оренбургу поезд пошел медленнее. Не хватало попрежнему топлива и продовольствия. Свирепствовали морозы. На станциях стояли день, а иногда и два. В самом Оренбурге застряли на четверо суток. Дров для паровозов не было В городе свирепствовала эпидемия сыпняка. В поисках топлива люди ломали деревянные склады, амбары, ветхие дома. Рассказывали, что какой-то кавалерийский полк сжег свои вагоны и отправился в дальнейший путь, несмотря на 30—40-градусные морозы, походным порядком.
С трудом поезд командующего дотянулся до Актюбинска.
В тот же день Михаил Васильевич отправил Владимиру Ильичу срочную телеграмму:
«6 февраля прибыли в Актюбинск. Условия передвижения неописуемы. Поезд два раза терпел крушение. Дорога в ужасном состоянии. Начиная от Оренбурга, все буквально замерзает. На топливо разрушаются станционные постройки, вагоны и прочее. Бедствия усиливаются свирепствующими буранами и заносами. Кроме воинских частей, работать некому, а части раздеты и разуты. Фрунзе». 12
В Актюбинске застряли надолго: простояли там
11 дней. Голод, холод и сыпняк захлестнули город. В больницах мертвые лежали рядом с живыми. Власти, растерявшись, опустили руки. 11 дней Фрунзе неутомимо работал в Актюбинске. Мобилизовал все работоспособные силы города, все ресурсы.
«Положение дел на линии, в частности, в Актюбинске, при ближайшем ознакомлении, способно привести в отчаяние», — отметил Фрунзе в одной из телеграмм В. И. Ленину. Но в отчаяние Фрунзе не впал. Он осаждал Москву требованиями: топлива, хлеба, медикаментов!
И добился.
Теперь к нему стали поступать тревожные сведения уже из Туркестана. Голод начинался и там. Этим пользовались белогвардейцы и англичане. И те и другие вели бешеную антисоветскую агитацию. Это обстоятельство всерьез обеспокоило Фрунзе. Он заторопился в Ташкент. В районе станции Мугоджарская поезд попал в снежный буран. Паровоз и вагоны утонули в снегу. Только специальный отряд курсантов военной школы «отрыл» поезд и очистил путь в Туркестан.
В хлопотах сначала никто не заметил исчезновения Бориски. Фрунзе от души огорчился. Он полюбил мальчугана, привязался к нему. Поиски не дали результатов. Решили, что Бориска погиб во время снежного бурана на Мугоджарской. Но когда поезд, миновав снежные степи, приближался к Ташкенту, кто-то нашел Бориску в эшелоне артиллеристов. Бориску немедленно доставили к Фрунзе. Вблизи от Ташкента Бориска исчез опять.
— Где Боря? — спросил Фрунзе у Софьи Алексеевны.
— Опять убежал, — ответила она.
— Вот озорник! — грустно улыбнулся Фрунзе. — Даже не простился.
Прибыв в Ташкент, Михаил Васильевич приказал проверить, прибыл ли Бориска домой. Отыскали улицу, дом. Оказалось все правильно, только не нашлось родителей мальчика, и Бориску никто не знал и не видел. Все же Бориску отыскали. Когда Фрунзе спросил мальчугана, почему он убежал, Бориска ответил:
— Я не ташкентский. Я из Петрограда.
И он рассказал о том, как убежал из дому от родителей, пристал к какой-то воинской части и очутился в Самаре. Из Самары хотел поехать в Ташкент. История, обычная в те годы. Он опять назвал улицу, номер дома в Петрограде. Служившие в штабе питерцы подтвердили, что такая улица есть.
— Я боялся, что вы пошлете меня в Ташкент с провожатыми, и тогда откроется мой обман, — оправдывался Бориска.
Мальчика поместили в детский дом. В Петроград сообщили родителям о его местонахождении. Фрунзе не пожелал больше видеть Бориску. Когда ему сказали, что Бориска опять просится к нему, он ответил:
— Я ненавижу ложь. Это самое постыдное в человеке.
22 февраля 1920 года, в первый же день приезда в Ташкент, Фрунзе отдал приказ по войскам Туркестанского фронта:
«Первая мысль и слово обращаются к вам, красные воины старых туркестанских формирований.
В беспримерно тяжелых условиях, отрезанные отовсюду и лишенные братской помощи рабоче-крестьянской России, отбивая бешеные атаки врага извне и внутри, вы были грозным и стойким часовым революции здесь, в Туркестане...
Я приветствую и вас, войска центра, прибывшие во имя социализма на помощь работникам Туркестана. Приветствую вас как старых боевых соратников и горжусь тем, что и здесь, в долинах и горах Ферганы, в степях и пустынях Закаспия вы с честью поддержали свою боевую славу...»
Басмачи — интервенты — белогвардейцы
До августа 1919 года Туркестан был оторван от Советской России. Английские, афганские, турецкие, персидские агенты и белогвардейские генералы пытались поработить народы Средней Азии. Вся Бухара, как и до революции, была в руках азиатского феодала — бухарского эмира. В Хиве творил кровавый суд и расправу над народом Джунаид-хан.
Англия, Персия, Турция, Афганистан снабжали оружием, боеприпасами и офицерами-инструкторами шайки басмачей, националистические, контрреволюционные отряды которых действовали на территории Туркестана.
Эмир бухарский обладал армией, насчитывавшей более 40 т^сяч конных и пеших бойцов. У Джунаид-хана только конница имела более 10 тысяч всадников. Главарь басмачества Мадамин-бек командовал отрядом в 7 тысяч штыков и сабель. Далее следовали отряды Куржирмата, Хал-Ходжи, Алиар-Нарпи, Нурмата, Юл-чик и многих других главарей. Остатки колчаковских войск, банды Дутова, Анненкова, Муханова, откатившиеся под ударами Красной Армии к границе с Китаем, действовали в тесном контакте со всеми этими контрреволюционными силами.