Утвердив Фрунзе командующим Южным фронтом, Совет Труда и Обороны перешел к последнему вопросу повестки дня. Во время доклада Владимир Ильич снова написал записку Фрунзе и передал ее через Дзержинского.
«Сейчас закончим заседание. Если не торопитесь и нет других спешных дел, подождите меня», — прочитал Михаил Васильевич.
По окончании заседания В. И. Ленин вместе с Фрунзе вышли на улицу. Ночь. Далеко впереди мерцал тусклый огонек фонаря. На ходу Ленин внимательно слушал взволнованный рассказ Фрунзе о происшествии с обыском. Когда Фрунзе умолк, Владимир Ильич сказал:
— Подло это, подло! Несомненно, что вас хотели скомпрометировать, — и после небольшой паузы, когда они уже подошли к фонарю, добавил:—Дайте вашу руку, Михаил Васильевич, и разрешите мне сказать, что партия полностью доверяет вам, никаких сомнений на этот счет нет и не может быть! — Он задержался у фо-паря и обернулся к Фрунзе. — Случай с вами на вокзале мы сделаем предметом обсуждения на Политбюро. Вы не должны падать духом и не имеете на это права. Партия ждет от вас напряженной работы.
— Спасибо, Владимир Ильич! — тихо произнес Фрунзе. — Я сделаю все.
— Главное заключается в том, чтобы не допустить зимней кампании, — подчеркнул Ленин. — Мы не имеем права обрекать народ на ужасы и страдания еще одной зимней кампании. Поможем вам всем, что у нас есть. На фронт к вам поедут Калинин и Луначарский. В Донбассе сейчас Молотов. Политическая работа будет обеспечена. Вы знакомы с обстановкой на фронте?
— Пока в общих чертах, Владимир Ильич. В открытом бою побьем Врангеля, но, если он укроется за укреплениями Крыма, будет труднее его разбить. Бегства его в Крым допустить нельзя.
— Вот именно, нельзя допустить! — решительно сказал Владимир Ильич. — Но если ему удастся скрыться, надо сделать все, чтобы уничтожить Врангеля в его же укреплениях. Армия у него сильная, отлично вооруженная, драться умеет. Как вы полагаете, когда закончите операцию по разгрому?
Прежде чем заговорить, Фрунзе помолчал, обдумывая ответ.
— В декабре, Владимир Ильич,— наконец, сказал он.
— В декабре, — повторил Ленин.
— К декабрю, — быстро поправился Фрунзе.
Владимир Ильич остановился, посмотрел на Фрунзе.
— Да. Не слишком ли быстро, Михаил Васильевич? Ведь сейчас конец сентября?
— Раз нельзя допускать зимней кампании, — ответил Фрунзе, — значит, надо. К декабрю все будет кончено, Владимир Ильич.
— А ведь мы могли бы уничтожить Врангеля в зародыше, сразу, — сказал Ленин. — Но беда в том, что нам приходится бороться не только с открытыми врагами, но и с тайными, в нашем лагере. — И внезапно резким голосом он добавил: — Но мы доберемся, доберемся...
Некоторое время шли молча. Настроение Фрунзе заметно изменилось. Он улыбался. Откровенная беседа с Владимиром Ильичем сбросила с него тяжесть. Сейчас все его мысли были обращены к фронту. Давно ли был Колчак? Невольно вспоминалось, как вопреки всему, движимый уверенностью в победе, он осуществил план контрудара. И один за другим возникали в памяти эпизоды тяжелой борьбы с Колчаком, путь в Туркестан...
— А что если мы чайку попьем, Михаил Васильевич, а? — нарушив молчание, предложил Владимир Ильич и, подхватив Фрунзе под руку, потащил его за собой, в свой рабочий кабинет.
В комнатах было пусто. Владимир Ильич разыскал электрический чайник, включил его. Рядом с письменным столом стояла вращающаяся книжная этажерка, на ней под салфеткой лежали хлеб и сахар.
— Сейчас закатим ужин, — рассмеялся Владимир Ильич, готовя чай. — Пока я хозяйничаю, вы рассказывайте о фронтах, о своих наблюдениях, о настроении бойцов, населения. О самых незаметных мелочах говорите. Только, чур, без агитации, меня агитировать не надо. Я за Советскую власть бесповоротно,— и Владимир Ильич засмеялся громко, заразительно.
— Значит, без агитации? — спросил Фрунзе.
— Только факты, только жизнь — это и есть лучшая агитация.
Когда Фрунзе начал рассказывать, звякнул телефон. Ленин снял трубку:
— Да, да. Скоро приду. Очень важное заседание. Скоро закончим, — разговаривая, Владимир Ильич смотрел на Фрунзе и время от времени лукаво подмигивал ему. Положив трубку, он сказал:—Это домашние. Еще немного, и наша тайная пирушка погибла бы, а!
— ...После Уфы, — продолжал Фрунзе, — обозы наши далеко отстали: слишком быстро мы наступали. Бойцы на фронте оказались без хлеба, без патронов. Распутица страшная, невозможно проехать — телеги утопают в грязи. Пришлось поагитировать в деревнях. А там — мужчин нет, все на фронте. Кто с нами, а кто у Колчака, по мобилизации. Дома одни женщины, а народ этот самый упорный. Никакой агитацией его не возьмешь. Тогда приказал я не «агитировать», а прийти и сказать правду: вот, мол, сами видите, бойцы голодают, нет хлеба, нет патронов. Могут отступить. Слушали бабы молча и хоть бы слово в ответ. Так и разошлись.
— Значит, сорвалось?— нахмурился Владимир Ильич.
— Да нет, —; усмехнулся Фрунзе. — Случилось то, чего мы и не ожидали. Вечером, когда уже стемнело, у застрявшего в грязи обоза вдруг появился из темноты большой отряд. Охрана забеспокоилась, вскинула винтовки. «Стой!» — предупреждает. А в ответ из темноты голоса. Ругают бойцов: «Вы что, ошалели никак! Это мы — бабы...» И вот каждая взяла по три буханки хлеба да по цинке патронов. А всего их явилось человек пятьсот или шестьсот. Подоткнули юбки повыше и, кто в лаптях, кто в опорках, пошли, утопая в грязи, на позицию. За ночь бабий караваи прошагал 50 верст. И хлеб и патроны доставили в целости...
Слушая Фрунзе, Владимир Ильич чуть подался вперед. Лицо его было серьезно. Когда Фрунзе умолк, Владимир Ильич вскочил, прошелся по комнате и, остановившись против собеседника, сказал:
— Вот она, наша сила, Михаил Васильевич! То, что вы рассказали, — изумительно! Подвиг! Ну-ка, после того, что сделали ваши женщины, пусть кто скажет, что женщина не за Советскую власть! А теперь слушаю, продолжайте!
— Однажды наш телефонист-разведчик включился в провод колчаковцев, — снова начал Фрунзе. — Разговоры всякие, и вдруг слышит: генерал Пепеляев вызывает к телефону полковника Ухтина, командира шестого Марьинского полка. Оказывается, Пепеляев недоволен Ухти-ным за то, что тот отступает перед красными войсками. Разговор у них был примерно такой...
— Одну секунду, — перебил Владимир Ильич и поспешил к закипевшему чайнику. Он налил чай, разложил на столе салфетку с хлебом и сахаром.—Так, так, продолжайте!
— Пепеляев кричит Ухтину: «Я приказываю вам уничтожить красных! Там их кучка какая-то, жалкий сброд...» Ухтин отвечает: «Ваше превосходительство, это страшная кучка. Они идут в штыки на бронепоезд. Остановить их невозможно!»
— Так и сказал — остановить невозможно! — засмеялся Ленин.
— Да. Телефонист вернулся, доложил командованию. Через два часа полк Ухтина выбили и растрепали по всем правилам.
— Да, на борьбу поднялся народ, весь народ, — тихо произнес Лепин. — Он борется против помещиков и буржуазии за свои права, за свою Советскую власть. Этого не могут понять ни империалисты, ни белогвардейцы. Когда рабочий и крестьянин воюют за свое кровное дело, они самые сознательные, самые бесстрашные солдаты, солдаты социалистической революции. Победить их невозможно. Вопреки предсказаниям наших врагов о скорой гибели Советской власти, о том, что пролетариат не сможет управлять государством, что без помощи буржуазии ему не обойтись, наша революция убедительно доказала фальшь, моральное и политическое растление всех и всяческих соглашателей, в первую очередь эсеров и меньшевиков. Мы, большевики, верили в силы пролетариата, в союз пролетариата и крестьянства и оказались правы. Революция выдвинула много способных людей, удивительно много. Она воспитала прекрасных организаторов, государственных деятелей, полководцев... Кстати, помните, в Стокгольме вы интересовались военными делами... Изучали военное дело... в тюрьме, на каторге... А ведь это пошло впрок. Как-то, говоря о ваших действиях против Колчака, один из старых генералов утверждал, будто он помнит, что вы учились в каких-то военных академиях. Что ж, пусть хоть это останется в утешение битым генералам.