Но, несомненно, именно Сундук с его аудио- и видеоконтентом (в отличие от текстовой компоненты, практически не оказавшей на с.-д. никакого влияния, что заслуживает отдельного рассмотрения) стал событием мессианского значения. Почитаемая, но бесплотная абстракция обрела чувственно воспринимаемую форму, а невнятная система верований стремительно превратилась в полноценную религииозную систему, с культовыми текстами и изображениями, разработанным ритуалом, и — last not least — кастой профессиональных священнослужителей, контролирующих ортодоксию.
Избушку Баз заприметил километра за три, сразу в трёх диапазонах. В сером мире коротких волн она светилась розовым — там работало какое-то электрооборудование. В чёрно-зелёном инфракрасном — она выделялась ярко-салатовым прямоугольником: от неё исходило ровное тепло, судя по всему живое. В рентгене она ничем особо не выделялась, хотя под землёй просматривался идущий туда отвод кабеля. Возможно, там когда-то находился узел связи или трансформаторная будка.
Спрятавшаяся было луна внезапно высунулась и брызнула воровским светом из-под мимоезжей тучи, рассекающей небо узким клином с тёмными колдобышками наверху — будто волки расселись на ней и поехали, как водится, срать. Кот совместил диапазоны, наложив радио на тепло, и волки превратились в тающие продолговатые комки, зато вокруг луны появилось трепещущее гало. Избушку тоже окутала аура — подрагивающая, зеленовато-серая. Оттуда доносились звуки святых песнопений и едва слышимое треньканье балалайки.
Базилио думал. Строеньице казалось неопасным — во всяком случае, никакой явной угрозы от него не исходило. С другой стороны, сам тот факт, что его обитатель не прячется, указывал на то, что на лёгкую добычу рассчитывать тоже не стоит. С третьей — было совершенно непонятно, кто посмел открыто поселиться на нейтральной территории, и почему ни поняши, ни шерстяные не обращают на это внимания.
Кот очень не любил непонятного: от него обычно проистекали всевозможные траблы, иногда не сразу, а тихо, коварно. Поэтому он решил потратить немного времени на рекогносцировку, просто чтобы не оставлять у себя за спиной неведомо что.
Приблизившись, Базилио различил, что же именно поют. Низкий, хриплый голос караокал — скорее даже караочил — заветный шансон Круга Песнопений Ваенги.
Строеньице стояло на невысоком холме, под которым лежали обломки ветряка. В миллиметровом диапазоне можно было различить еле видимую тропинку, ведущую наверх, однако осторожный кот предпочёл подняться по косогору. Ему почти удалось сделать это бесшумно, только у самой вершины когти со скрежетом соскользнули и комья земли полетели вниз. Кот замер, ожидая какой-нибудь реакции — но песнопение ни на миг не прервалось.
— Снова стою у окна, снова курю, мама, снова, — выводил тяжёлый бас, выделяя святое слово «мама» особенно глубоким профундо, так что кот почти увидел, как неизвестный воскуряет Дочери ладан. — А вокруг — Тишина, взятая за основу… — балалайка тренькнула последний раз и умолкла.
Базилио, хотя и не веровал в Дочку-Матерь, невольно подумал, до чего одарены были древние песнопевцы. Представить себе изделие, чей генетической основой является Тишина — это было возвышенно и непросто. Но к образу Дочки-Матери такие слова шли.
Впрочем, думать о высоком сейчас было не время. Оставив постороние мысли, кот нашёл прочную опору, подпрыгнул, перебросил тело наверх и оказался под самой стеной домика. Резко пахло подгнившей рыбой и свежим помётом — видимо, эту сторону обитатель домика использовал как помойку. Запах помёта был тяжёлым, незнакомым — чувствовалась крепкая медвежатина, но было ещё что-то, не то кроличье, не то лисье. Одно, во всяком случае, не оставляло сомнений: испражнялся мужчина, об этом свидетельствовала отдушка перегоревшего адреналина и тестостероновая кислятина.
Кот посмотрел сквозь стену в рентгене. Волн нанометровой длины ощутимо не хватало. Тем не менее, можно было различить какое-то существо с очень массивным скелетом — раза в два больше самого База. В коленопреклонённой позе оно совершало медленные движения перед сложным металлическим предметом.