Вечная беспросветность — одиночество и разочарование порой бывают убийственнее, чем ненависть. Я был сбит с толку — со мной прежде такого не было. Неудовольствие собой — было! Злость — была, досада, раздражение — бывали, что-то грызло порой в душе, тихо незаметно… и вдруг…вырвалось наружу!
Мне показалось, что кто-то тихо рассмеялся.
Все это нависло таким нестерпимым нежеланием жить, что свой меч я готов был отвернуть от Задиры и всадить в свое тело. Лишь бы прекратить эту ноющую, сжирающую изнутри мою душу червоточину!
Но вот я увидел его: Слева, справа, спереди, сзади! Он залез в мое тело, вцепился в мозги: Их было много и он один. Где-то далеко я слышал голоса, множество голосов: нежных, яростных, страстных. Слушая их, я желал прекратить борьбу. Тот, кого маг называл Пустотой, хотел одного — чтобы я выпустил из руки меч. Но я не сделал этого. Видения были страшные и безнадежные: они убеждали — не стоит более продолжать! Но я знал одно, что меч — мое единственное спасение. И все же я не знал, куда его направить. Ведь вынь я его из ножен — я мог убить Задиру или Охотника совершенно случайно, потому что картина мира исказилось — я видел иллюзию.
И вот…она исчезла. Остались мы вдвоем! Я и Охотник.
— Привет! Все закончилось, он убрался, я убил его, — улыбаясь, Охотник протягивал ко мне руку.
Я чуть было не протянул свою, все еще вцепившуюся в рукоять меча, но его взгляд меня остановил. Охотник, все также улыбаясь, смотрел мне прямо и открыто, не отводя глаз. Но это был уже не Охотник.
Я смотрел в его глаза. Много дней мы провели в пути вместе с Охотником. Я знал его глаза. Они были серые как пасмурное небо, они были холодные как сталь, они были равнодушные и циничные, но они были глазами человека. В этих пустых как бездна — скрывался Ошрагонд.
— Он забрал тело Охотника, убей его! — закричал Дух меча!
Легко сказать! Вместе с этим человеком мы делили опасности пути, бились на одной стороне. Я смотрел в его глаза, пытаясь вернуть Охотника к жизни, призывал его личность получить контроль над телом, и видел, что все бесполезно. От Охотника уже не осталось ничего.
Бой с ним был не из легких. От демонов он получил невиданную силу и мог использовать магию. Меч мой готов был вывалиться из рук, и к сердцу подступал холод. Такого сильного угнетающего предчувствия смерти не было у меня никогда.
Они и раньше не были ласковыми — с чего бы это прирожденному убийце иметь добрые глаза, а теперь — в них поселилось холодное равнодушие ко всему живому, равнодушие к себе. Он был готов безо всяких сожалений расстаться с собственной жизнью, но знал, что этого не случиться — магия защищает его.
На какой-то момент я тоже утратил эту связь с жизнью, перестал ее ценить. Смерть стала спасением. Что ж, видимо, мне давно надо было это сделать — перестать цепляться за нее. Бессмысленность тяжелой скалой упала на меня. И в глазах моих погас свет.
Когда я очнулся от громких слов, отдававших болью в ушах: "Льен, Льен"! словно сотни горячих углей впились в мое тело в мою голову. Около меня сидели Задира и Мараон. Рядом лежал мертвый Охотник.
— Он выживет, в отличие от Охотника, — сказал маг, — и все же несправедливо так бросать этого человека, пострадавшего от Наследника Ошрагонда.
Он наклонился над телом Охотника и влил ему в горло какое-то снадобье из бутылки. Тело его стало конвульсивно содрогаться.
— Мертвая вода, живая вода, — ухмыльнулся Маг, — как поэтично.
Охотник медленно приходил в себя.
— Где я? Кто я? — ему как будто отшибло память.
— Ты — мелкий Медвежий обманщик! — неожиданно выпалил Задира, и он все вспомнил. Даже попытался рассмеяться.
— Да-а-а, мой друг Медведь…мне надо бы его проведать!
— Так и отправляйся туда, — вдруг сказал маг и хлопнул его по голове.
На месте, где только что лежал человек, возникло пустое место.
— Ну, вы… и фокусник! — выдохнул Задира, — так может, вы поможете нам попасть к могилке этого…. Духа.
— Не-ет, ребята, это вы должны сделать сами. Когда придет время. А то все я делай за вас. Сибариты! Я вас покидаю, дальше ищите сами. Дух вас приведет в нужное место.
И произнеся эти слова, маг исчез.
— Ну и!…Я хотел наградить его каким-нибудь крепким словом. Но Задира меня остановил.
— Осторожнее, вдруг ты его обидишь — мало у нас с тобой неприятностей.
— Осталась всего одна, — раздался ворчливый голос.
— А, ты проснулся!
— Да, это я — Жоффре, кажется, припоминаю одну лазейку в свой мир, но туда надо еще добраться.