Такие доводы звучали глупо, и Берт признавал это, но их было много, и вместе они начинали казаться убедительными. Берту — так точно. Горрен предпочитал слушать их молча, никак не комментируя. Затем, после того как Берт безнадежно пожал плечами и замолк, он сжал губы, похмурился и сказал:
— Я повторю еще раз. Зная ту даму, на которую он работал столько времени, я все-таки склонился бы к версии о, м-м, альтернативном отношении к праву на жизнь. Тем более блистательная дама показала, что способна распоряжаться и такими категориями. Но я готов пойти навстречу твоим сердечным настроениям и допустить, что по совершенно невероятным причинам она позволила прелестнику Коринту уйти в отставку и даже обосноваться в какой-нибудь глуши.
Он помолчал, побарабанил пальцами по креслу.
— Ты сам-то веришь в это? — спросил он.
Берт невесело усмехнулся.
— А должен?
— Ни в коем случае. Если бы ты вдруг решил, я бы очень сильно засомневался в твоих умственных способностях. Решил бы, что ты слишком утомлен всей той суетой, в которую был ввергнут и по моей вине в том числе. Мне было бы печально, милый Берт, — мягко, грустно улыбнулся Горрен. — Но этот дефект твоего суждения стал бы для меня решающим… и мы бы расстались.
Берт поднял на него глаза, хмыкнул и покачал головой.
— Ты пытаешься представить это куда более бесчеловечным, чем оно было бы на самом деле.
Горрен небрежно дернул плечом и самодовольно улыбнулся. Сказал:
— Ах позволь мне поизображать из себя жестокого и беспринципного, калигулу, разве что не в пурпурной тоге. Или что они там носили.
Берт не удержался — засмеялся. Что нисколько не задело Горрена, напротив: он улыбался, кажется, довольный тем, что у Берта поднялось настроение.
— Так все-таки, — продолжил он после минутной передышки, — что ты предполагаешь?
— Я хочу… — Берт осекся. Перевел дыхание, сжал кулаки, подумал было встать и пройтись по комнате, чтобы унять дурацкое, мерзкое волнение, но передумал. Попытался успокоиться без бестолковых уловок. Продолжил: — Я хочу… хотел бы думать, что Коринт смог предпринять что-то. Скажем так, внезапно стать неузнаваемым, — продолжил он глуше, словно пытаясь сделать свои слова неразличимыми для возможных прослушивающих устройств. Хотя знал, что Горрен наверняка сделал все возможное, чтобы его квартира, места, где он обитал более-менее постоянно, были недоступны для них. А возможно, Берт просто не верил в то, в чем пытался убедить Горрена. — Наверняка он обзавелся такими связями, которые позволили бы ему исчезнуть в Лондоне, немного замести следы, а через месяц, допустим, где-нибудь в Колумбии в какой-нибудь клинике появился бы некий К.-Д. И., чтобы изменить по мелочи кое-какие черты, которые бы сделали его узнаваемым. Ну и попутно открыть счет, на который были бы переведены деньги из оффшора. Понимаешь?
— Звучит несколько… — Горрен сложил руки домиком и принялся изучать кончики пальцев. — Несколько просто, если позволишь. Очень просто. Недостаточно безопасно. Позволь объяснить. Это делает его совершенно беззащитным. Видишь ли, эти клиники… в Америке ли, в Азии, они хороши, но несколько ненадежны. То есть для определенного слоя населения их политика безопасности и, эм, анонимности, срабатывает. Чтобы удрать от трех жен, все из которых настоящие, например, этого хватило бы. Или от мелкого мошенничества. Да и то не факт, — задумчиво добавил Горрен, переводя взгляд в окно. — Я был бы очень расстроен, если бы милый и сообразительный Коринт ограничился бы такими примитивными мерами безопасности. Мое высокое мнение о нем пошатнулось бы. А я привык думать о Коринте как о молодом человеке с очень высокими интеллектуальными данными и хваткой.
«Молодой человек» Коринт Ильмондерра был ненамного младше его. Выглядел значительно более юным, если их поставить рядом. Но не сверх того. Горрен снова скатывался в неудержимое кокетство; это развлекало Берта, отгоняло дурные мысли, снова атаковавшие его:, а если права та черная часть души, нашептывающая, что все зря?
— Ты говоришь, та дама из каких-то таинственных служб неплохо знала Коринта? — продолжил Горрен, снова серьезнея. Берт кивнул, сощурился. — А она случайно не знает, интересовались ли им коллеги отсюда?
У Берта округлились глаза.
— Времена беспощадного противостояния остались глубоко в прошлом, — невозмутимо пожал плечами Горрен, наслаждаясь его растерянным видом. — Да и тогда спецслужбы сотрудничали. Я к чему веду. Сама Вёйдерс будет отпираться до последнего. Я даже подозреваю, что при всем желании никто ничего не сделал бы ей. Я искренне уважаю Дейкстра и считаю его потенциально очень могущественным и даже умеренно справедливым правителем, но я точно также не сомневаюсь и в том, что у него на одной чаше весов лежит эта самая сомнительная справедливость. Которую, — усмехнулся Горрен, — можно преподнести и как месть, и как преступную одержимость, и как навязчивую идею, этакий изящный психиатрический угол, знаешь ли, крайне выгодный противникам, коих у Дейкстра и так достаточно, а будет еще больше, дай срок. А на другой хорошие отношения с европейской, американскими, азиатскими лигами, друг мой, и с мегакорпами, которые способны формировать самые неожиданные коалиции, если речь идет о выгоде, и у которых наверняка прикормлено немало людей из тех лиг. В первом случае речь идет о бездонной дыре. Во втором — о неких финансовых выгодах. Личных ли, государственных, надгосударственных.
Коринт Ильмондерра мог быть интересен любым спецслужбам, что в Европе, что в Африке. Он, изначально имевший доступ ко всем сведениям, которыми оперировали Тесса Вёйдерс и ее соратники, мог оказаться очень ценным свидетелем. Информация, им сообщенная, не позволила бы разобраться с мегакорпами — для этого нужно нечто куда более значительное, чем усилия правительств, пусть даже основывающиеся на показаниях такого замечательного наблюдателя, но у правительств появился бы неплохой рычаг воздействия на мегакорпы, включая и тот, в чьем правлении будет распоряжаться Тесса Вёйдерс. Информация, которую Коринт предположительно обеспечил спецслужбам, бесспорно могла быть полезной для противостояния с мегакорпами, читай войны, но и для того, чтобы укротить их она была не менее эффективна. Глупо было рассчитывать, что они бы разрабатывали планы в отношении корпораций, основываясь только на его показаниях — едва ли. Таких, как Коринт, была в лапах спецслужб не одна тысяча; возможно, в советах директоров были люди, охотно сотрудничавшие с ними — моральные аспекты таких сделок мало кого волновали, а выгода бесспорна; Коринт мог быть жемчужиной в коллекции свидетелей, но не самым замечательным ее экземпляром. В любом случае, если он не был дураком —, а им он не был ни в коем случае, то воспользоваться возможностями, открываемыми ему в случае сотрудничества, он мог.
Но в таком случае и вероятность найти его стремилась к нулю. Тогда и речь шла бы о безграничных возможностях, предоставляемых непосредственно государственным аппаратом. И рассчитывать можно было разве только на то, чтоб Коринт сам изъявит желание вступить в контакт с Бертом — если ничего не изменится в его жизни и не появится некто третий, если все еще будет цела та тонкая ниточка между ними, если Коринту вообще будет дело до чего угодно, и до Берта в том числе.
Берт рыскал по южной Африке, движимый отчаянием и упрямством, из-за которого почти не оставалось места надежде. Он разговаривал с приятелями Коринта, которых смог найти, пытался найти подход к банковским работникам и страховщикам, к сотрудникам самых разных административных служб, которые вроде как должны были получить хоть какую-то информацию о том, что стало с Коринтом. По крайней мере, что осталось после него и кто назначен распорядителем. Удивительно, но он добился противоположных результатов: муниципальная администрация, к которой вроде как относился и Коринт, а затем полиция, проверив ситуацию, подав запрос во всеафриканскую и всемирную базы данных, признали его пропавшим без вести. Берт, получив соответствующее уведомление —, а еще благодарность за активную гражданскую позицию, сделал единственное, что пришло ему в голову — напился. Уведомление это, чтобы отсохли руки у человека, его составившего, или — чтобы расплавились контакты у материального носителя алгоритма, если технологии в муниципалитете и полиции настолько продвинуты, — было для него явным и бесспорным подтверждением самых ужасных предположений. На беду Берта, Горрен пытался связаться с ним, чтобы уточнить детали по другому их проекту. Через полчаса он собственной персоной стоял на пороге квартиры Берта и осуждающе смотрел на него.