У Горрена хватило терпения выслушивать бесконечные исповедания Берта, его непрекращающиеся «а если», «а вдруг», метания от беспросветного отчаяния к жалкому подобию надежды. И периоды угрюмого молчания — они оба сидели: Горрен рассеянно следил за фигурами на голоэкране, что-то там изображавшими, Берт, развалившийся на кресле, мрачно смотрел в пол. Ему бы заснуть, но он упрямо противился этому — не хотел еще и этой слабости поддаться.
Утром Берт не мог понять: визит Горрена имел место или был результатом забавной игры его вскипевшего мозга? Связываться с ним и спрашивать казалось Берту не совсем приличным, что ли. Пустяк ведь, с кем не бывает, ну сорвался, ну решил его поддержать его единственный близкий человек: коль скоро Горрен сорвался с места и примчался, чтобы унять истерику Берта, так и обозвать его близким было не недопустимо. И вообще, столько лет вместе, скоро их союзу будет больше лет, чем браку с Альбой. Тоже какой-никакой, а знак. Легче от срыва Берту не стало, но способность соображать к нему вернулась, и вместе с ней желание верить, что Коринт все-таки позволит ему еще раз встретиться с собой.
Тесса Вёйдерс считалась одним из главных свидетелей в процессе о государственной измене, мятеже и геноциде. Удивительно — не обвиняемой. Для непосвященных.
— Какая удивительная у ее владельцев политика, — задумчиво заметил Горрен. Они — он и Берт не смогли отказать себе в болезненном удовольствии и смотрели ее допрос вдвоем. Представление было замечательным, достойным тех вечеров, которые они решили посвятить ее бенефису.
— Какая еще политика? — нахмурившись, обдумав его слова, не подобрав сносного объяснения, спросил Берт.
— Корпоративная, разумеется. — Любезно пояснил Горрен. — Они наняли тетку, на которой висят такие значительные обвинения. Под которую копает чуть ли не целый континент. За которую едва ли вступится ее бывшая корпорация. И тем не менее, они сочли возможным предложить ей такое замечательное место с такой впечатляющей зарплатой, а потом вбухали немерено средств, чтобы она сидела там, — он ткнул пальцем в экран, — как свидетель.
Берт хмыкнул. Потянулся за бутылкой, налил еще вина.
— Сука она, — с неохотным одобрением признался он. — Отлично она держится.
— Учитывая возможности ее работодателя и ее лично, с ней наверняка очень серьезно репетировали самые разные специалисты. Не удивлюсь, если в их числе были преподаватели сценического мастерства и хореографии. — Горрен поднял бокал, салютуя экрану, на котором Тесса Вёйдерс выслушивала очередной вопрос очередного прокурора. — Не могу не признать, что противники ей достались с не менее твердыми яйцами. Потрясающее представление, феноменальное. Просто удивительно, что оно не пользуется популярностью. Это же просто хрестоматийный пример. -– Подумав, он счел нужным пояснить: — Как для допросчиков, так и для допрашиваемых.
— Еще бы, — буркнул Берт.
Горрен сделал еще глоток.
— Кстати, — медленно продолжил он, — не могу не отметить одно примечательное обстоятельство, если позволишь.
Это предложение, а точней, интонация, с которой оно было произнесено, насторожило Берта. Таким тоном обычно предваряют либо признание в жесточайшем преступлении, либо — наоборот.
— Кто тебе запретит, — буркнул он.
Горрен тихо засмеялся. Будь Берт настроен вслушаться — поанализировать — приписать ему какие-нибудь странные эмоции, он бы это сделал; но сама ситуация заставляла его держаться из последних сил: в груди пульсировал клубок из разных, подчас противоречивых эмоций, и субъективная, иррациональная, черная ненависть к Тессе Вёйдерс сменялась уважением к ее выдержке, изобретательности, остроумию, не ожидаемому от нее тонкому, мягкому, почти неуловимому юмору, который она позволяла себе совсем изредка. И даже то, что у нее хватило дерзости являться на допрос в элегантных, подчеркнуто женственных костюмах, выдержанных в ярких, теплых тонах, — тоже. Горрен был менее пристрастен. Более того, он неоднократно подчеркивал, что у Коринта, каким бы преданным он ни был, хватало возможностей отказаться служить Тессе либо участвовать в том бедламе. «Если, — задумчиво добавлял Горрен, – права все-таки людская молва и инициатором, идейным вдохновителем и полководцем была действительно Тесса Вёйдерс. Потому что все более допустимым… нет, неверное слово. Убедительным, обоснованным… легитимным выглядит тот вариант, который пропихивают ее адвокаты. Ну или тот вариант, на который уже согласились судьи и прокуроры». Коринт Ильмондерра знал, что творилось, наверняка был причастен если не к самим решениям Тессы, то к тому, чтобы они доносились до адресатов и исполнялись. Но до последнего он был рядом с ней. О чем-то это да говорило.
Горрен продолжил:
— Тесса, бесспорно, подготовилась просто великолепно. Она держится просто блистательно. Она могла бы стать легендарной актрисой, не могу не повздыхать о том услаждении для чувств, которого мы лишены. Впрочем, оставим эстетические воздыхания в стороне. Что именно мне кажется достойным более пристального внимания — не могу избавиться от ощущения, что вопросы ей задаются такие… основанные на очень точной инсайдерской информации. Очень точной. И очень инсайдерской.
Берт внимательно смотрел на него и ждал продолжения. Горрен соизволил повернуть к нему голову — и подмигнул. У Берта участился пульс, немного — и запылали уши. Он уставился в экран. А в голове закружилась одна-единственная мысль: так все в порядке?
С этим можно было соглашаться, но и спорить тоже. Горрен категорически настаивал на том, чтобы набраться терпения и ждать. Искать подходы, разумеется: всегда можно найти людей, которые знают людей, и так далее, и кто-то да знал кого-то, как-то связанного с Коринтом.
— Тем более, — замечал Горрен, — это очень нескорый процесс. Предполагаю, что если он смог получить некие гарантии от неких служб, даже не знаю, каких, в обмен на сведения, то представь: сначала его потрошат, добывая все те петабайты информации, которую он им обеспечивает прямо или косвенно. И даже если параллельно готовят ему новую личность, это наверняка займет не один месяц. Слишком поспешное появление нового гражданина, уж не знаю, какой страны, может оказаться опасной небрежностью. Я имею в виду его виртуальную историю. И я не думаю, что у него сейчас есть хоть какая-нибудь возможность дать о себе знать. Едва ли он хочет привлекать кое-чье опасное внимание к тебе.
Последняя фраза прозвучала непривычно сентиментально. Горрен Даг знал, разумеется, толк в пафосе и в истинно классических страстях, но вот так мелодраматично заканчивать свои монологи — что-то новое.
Но он держал свое обещание. Время от времени, при случае, ронял: тот и тот ничего не знает, ничего не слышал, но, кажется, знаком с человеком, делавшим какие-то странные фальсификации: покупки человека с личным номером таким-то. Этого номера, кстати, еще год назад не существовало. Или: познакомился с человеком, приятельствовавшим с помощником следователя по делу мятежей, тот говорил, что на Тессу Вёйдерс было слито столько информации, что ей бы хватило на несколько смертельных инъекций (и он первым ходатайствовал бы на введение смертной казни просто ради такого приятного решения), или даже она могла бы стать членом первой сотни заключенных в тюрьме на околоземной орбите. Эту информацию, кстати, сообщил человек, очень близкий к ней и вообще верхушке одной из «-Терр». Имя? Неизвестно, но человек очень близкий. Или что-нибудь такое. Берту везло меньше, но и круг его знакомых был несколько иным. Ингер Стов, охотно поддерживавшая контакт с ним, более того, расширившая полномочия его и свои — она использовала Берта и для того, чтобы тот как бы невзначай доносил до определенных людей кое-какие сведения, тоже держала уши востро, при малейшей возможности пыталась узнавать, знает ли кто-нибудь что-нибудь о Коринте. Она признавала, что убедительных сведений о том, что он мертв, нет. О том, что жив, впрочем, если и есть, то исключительно косвенные. «Но я все-таки склоняюсь к тому, что его смогли защитить», — добавляла она. Берту казалось: Ингер была почти искренна. Ключевое слово — «почти».