Эвлалия послушалась.
– Кажется, я знаю, что отвадит жадных ростовщиков от Бериллика раз и навсегда. И поможет вернуть Рин со всеми вещами. – Андроникус открыл одну из седельных сумок и вытряхнул на стол всё содержимое. Из сумки посыпались жемчужины такой совершенной формы, что они были достойны королевской короны. Самые крупные нельзя было даже сжать в кулаке, а сиял жемчуг, подобно росе на лепестках эдельвейса.
– Я показывал некоторые из них знатокам. Не самые большие. Самая маленькая стоит пятьсот флорелей. Неужели Рин смогла выручить за всю свою одежду и украшения лишь тысячу? Какой скряга посмел дать так мало?
– Мы это узнаем, когда осмотрим лавки. Сейчас важнее всего вернуть её… целой и невредимой, – промолвила мать.
Во время разговора маг терпеливо ждал, пока к нему обратятся, опершись на посох.
– Нам посчастливилось, матушка, – сказал Андроникус, нежно взяв за руку Эглантину. – В дальних землях востока меня исцелил от проклятия маг Игнациус. Он возвратил мне память о доме… обо всех вас! И он согласился отправиться со мной сюда.
Винсент подошёл к магу и протянул ему письмо дрожащей рукой. В глазах главы семьи показались слёзы.
– Найдите нашу дочь, кир Играциус. Мы ничего не пожалеем, только бы она была жива и здорова… Её имя – Принсипа Данари, ей четырнадцать.
Маг кивнул и взял письмо. Прочитав его и сделав для себя нужные выводы, он подошёл к Анджели, всё ещё сидящей на руках сестры. Малютка крепко держала медальон, настороженно глядя на незнакомца, и в любую минуту готова была снова заплакать. Но маг откинул капюшон и дружелюбно ей улыбнулся.
– Ну что, маленькая кири, покажешь свою Рин? Я не заберу.
– Ли-ин! – заулыбалась девочка, протягивая портрет. Игнациус коснулся медальона навершием посоха. Он украшения отделилось призрачное изображение нашей героини и перешло в мягко засветившийся посох. Маг прислушался к вибрации, идущей от посоха к рукам, обернулся и кивнул.
– Она жива. Сейчас она в Регнаросе. Не торопитесь! – добавил маг, видя, как кир Винсент направился к дверям. – Хотя от радости не умирают, сейчас бесполезно её возвращать. Как я понял из письма, ваша дочь была на тот момент в отчаянии. Возможно, её подтолкнул к этому решению какой-нибудь разговор, услышанный не вовремя. В таком возрасте житейские неурядицы оставляют в душе ощутимый отпечаток. Вспомните, когда вы беседовали последний раз о неприятностях, на что вы надеялись?
– Кажется, мне ясно, какие слова подслушала эта негодница, – тяжело вздохнула кирин Данари. – Мы с мужем надеялись только на чудо: что вернется старший сын. Наверное, она надеялась отыскать Андроникуса и рассказать о нашей беде. Но вот он здесь – благодаря вам, кир Игнациус! И мы никогда не забудем этого. Что касается Принсипы… Вы сможете вернуть её домой, я уверена в этом…
Фразу прервал стук в дверь – раскатистый, с бравадой. Стучавший как будто знал, что ему непременно откроют. Андроникус поспешил отворить дверь, причём на его лице ясно было написано, что словами назойливые заимодавцы не отделаются, и любезностей не дождутся.
Распахнувшаяся дверь едва не ударили ростовщика по длинному носу, так, что он отшатнулся. Впрочем, наглости это ему не убавило, и с крысиного лица не исчезла надменная гримаса.
– Я желаю видеть хозяина Бериллика! – с апломбом заявил ростовщик, взмахнув резной тростью. Её набалдашник был сделан в виде вороньей головы с железным клювом – острым, как стилет, сама же трость была чёрного дерева с серебряной инкрустацией. Глаза были рубиновыми.
– И вы его увидите, клянусь Серебряными Костями! – процедил молодой человек. – За мной, почтенный, прошу не отставать.
– Не имею чести знать вас, юноша, – подозрительно сощурился ростовщик. – Уж не нанял ли кир Винсент новый штат прислуги? Интересно, на какие деньги? Быть может, он нашёл клад? Ах, как тяжело в его годы орудовать лопатой… – Он в открытую глумился. Для наследника Данари стоило огромного труда не дать ему пинка. Вместо этого Андроникус отступил внутрь, открывая дверь в обеденную залу.
– Вы узнаете всё внутри, почтенный. Стоять на пороге вредно для вашего здоровья. Ещё простудитесь, – не удержался от шпильки юноша.
Ростовщика задел намёк на здоровье. Ему было не меньше сорока лет, рост его не достигал пяти локтей – из-за сгорбленной спины и кривых ног. И при этом он ещё лелеял надежду стать супругом Катарины – в случае, если семья пожелает остаться в замке, но не найдёт нужной суммы, чтобы откупиться. Так что он поспешил в залу, в душе потирая руки от предвкушения того, как легко ему достаётся замок. Поэтому последние новости должны были стать для него ударом, и немалым.
Глава 3. Чудесное спасение.
Открывшаяся взору ростовщика картина поразила его до глубины того, что человек с воображением мог бы назвать душой негодяя. Зрелище было достойно кисти великого художника.
Анджели ползала по ковру, играя с упавшими со стола жемчужинами. Камил и Эвлалия старались проследить, чтобы она не проглотила ни одной – хотя теоретически маг был в состоянии извлечь драгоценный шарик, всё же не стоило злоупотреблять его добротой и снисходительностью. Катарина и Лавиния собирали жемчуг обратно в сумку. Родители и маг продолжали беседу, но повернулись в сторону дверей.
– Желаю вам здравствовать! – с вызовом сказала Катарина. – Как видите, мне уже не грозит печальная судьба, на которую вы так надеялись. Заберёте то, что вам причитается и…
– Постой, Катарина, – не выдержал рыцарь. – О какой печальной судьбе ты говоришь?
– Вас это не касается! – пренебрежительно бросил ростовщик. Затем он обратился к киру Винсенту:
– Ваш слуга слишком дерзок! Советую наказать его за излишнее любопытство! Кстати, я получу сегодня свои флорели? – алчно покосился он на жемчуг.
– Мне придётся вас разочаровать, любезный Криккул, – холодно уронил кир Винсент. – Никак не могу выбрать, с которой вести начать: с той, что мы в состоянии заплатить вам с процентами, или с той, что это не слуга, а старший сын? Андроникус, будь любезен, отсчитай ему жемчужин на пять тысяч…
– Подожди, отец, – Андроникус не торопился повиноваться. – Что этому стервятнику было нужно, если бы нечем было заплатить?
Отец позволил себе улыбку сарказма.
– Не будь жемчуга – Катарина стала бы его женой. Единственно для того, чтобы мы остались в замке и не просили милостыню на дорогах той же Регнаросы. К счастью, вернулся ты.
Тут в разговор вмешался Игнациус.
– Неужели вы могли согласиться на столь подлые условия?
Шокированный крушением своего плана Криккул начал закипать.
– Это вас не касается – заскрипел он зубами. Рука, держащая трость, затряслась от бессильного гнева.
– А здесь вы не правы, сударь, – поднялся маг, перехватывая посох поудобнее. – Меня касается вся несправедливость этого мира. Как ты думаешь, Криккул, справедливы ли твои притязания? Негодяй, который угрожает расправой над младенцем ради своей выгоды, не заслуживает пощады. Скажи-ка, для чего тебе понадобился именно этот замок?
– Какой любознательный молодой господин, – прошелестел ростовщик. – Ах, простите, маг. Дело в том, что предание о замке Бериллик гласит: тот человек, который отыщет в его подвалах потайную комнату, обнаружит в ней то сокровище, против которого все богатства и вся магия этого мира бессильны! И я догадался без всяческих подсказок – это артефакт, дарующий бессмертие. Ради бессмертия люди готовы сделать что угодно, любую мерзость! Свергнуть монарха, втоптать в грязь вековые устои, предать родных и друзей, объединиться с заклятым врагом… Продолжать можно до бесконечности. Но я не стану. Умри! – С этими словами негодяй ударил тростью о пол. Вороний клюв раскрылся, из него ударил алый луч, направленный прямо в лицо магу. Тог принял его на навершие посоха, мгновенно впитавшее чужую атаку. Не дожидаясь, пока трость восстановит резерв, ростовщик попытался нанести удар клювом, алчно щёлкавшим, как у живой птицы, но маг снова защитился посохом, который был прочнее, чем казалось на первый взгляд. От соприкосновения с ним трость раскалилась и обожгла ростовщику руку, но он не мог её разжать и корчился от невыносимой боли.