Внезапно Брюс сам оказался приобщенным к более жестокой форме боя. Дело в том, что его призвали на службу в армию и, скорее всего, отослали бы во Вьетнам. Брюс, я уверена, был. бы горе, а не солдат, и я совершенно убеждена, что он закончил бы свою службу бесславным увольнением. Он ненавидел всю эту рутину и проявлял минимум старания. В то время он находился в тренировочном университетском лагере, где проходили учебу служащие армейского резерва. Там он пропустил почти все занятия и, в результате, должен был вставать в четыре утра и маршировать часами, чтобы получить зачет.
Во время одного из таких упражнений Брюс маршировал, жуя резинку. Это заметил сержант: [Эй, солдат, проглоти ее сейчас же!] Но вместо того чтобы послушаться, Брюс выплюнул ее. Когда же сержант метнул на него сердитый взгляд, Брюс, улыбнувшись, сказал:
[Это вредно для моего здоровья!] После занятий сержант подошел к Брюсу и предупредил его: В следующий раз, когда я скату тебе: Проглоти, солдат, ты лучше проглоти. В словарном запасе Брюса было не очень много бранных слов, но тогда он употребил их все сразу, добавив, что если сержант еще хоть раз заговорит с ним таким тоном, то он отправит его в госпиталь! Вместо того чтобы наказать Брюса, сержант отошел от него, покачав головой, словно говорил: [Бедное, несмышленое дитя]. Положение ухудшилось, когда Брюс решил слетать к родным в Гонконг. Как рассказывает его преподаватель английского миссис Уолтере, призывная комиссия потребовала, чтобы Брюс не смел покидать США. [Они были уварены в том, что Брюс собирается перевезти за границу секретною информацию. Брюс написал мне письмо с просьбой дать ему из университета характеристику. Дин Рели, директор, связался с его начальством и убедил их в том, что Брюс честный и уважаемый джентльмен и не собирается [шпионить] против своей страны. В конце концов, он прилетел в Гонконг, и, когда он вернулся, подарил мне небольшой брелок и показал красивый золотой браслет. Я думаю, привез он этот дорогой подарок для Линды.
Призывная комиссия к тому времени выяснила, что время отсрочки для Брюса вышло. Поэтому, когда он вернулся в Сиэтл в сентябре 1963 года, ему было приказано пройти медицинскую комиссию. Вместе с ним проходило комиссию человек 10-12 студентов университета. Только двоих можно было сразу принять, учитывая их атлетическое сложение – Брюса и еще парня из футбольной команды, и они оба провалились! Брюс, способный легко бросить восьмидесятикилограммового мужчину через плечо или послать его в угол комнаты ударом с одного дюйма, был причислен к самой низкой категории – 4 ф.! В рапорте было сказано, что у Брюса слишком высокий свод стопы, поэтому его вычеркнули из списка.
Менее чем через год мы поженились и уехали в Оклэнд. Нам предстоял захватывающий период борьбы, упорной работы, временных крушений планов. Периоды эйфории сменялись периодами крайней подавленности. Были времена, когда у нас было мало денег и времена, когда казалось, что успех вот здесь, рядом, за углом. Во многом это была неустроенная жизнь. За наше девятилетнее супружество мы переезжали из дома в дом не менее одиннадцати раз. Но мы старались не падать духом. Честно сказать, только быть с Брюсом для меня было уже более чем достаточно. Да, это были годы борьбы, но борьбы желанной. У Брюса были амбиции, он видел цели, которые собирался достичь, и понимал, что для претворения своих идей ему необходимо отдать, по крайней мере, не меньше чем он ожидает получить. В совместной жизни с Брюсом я нашла все то, о чем я только могла мечтать. Мы были совершенно разные по темпераменту:
Брюс был ярким, импульсивным человеком с довольно часто и резко меняющимся настроением. В целом это был совершенный экстраверт. Я думаю, что большинство знающих меня людей считают меня спокойной и чувственной и делают мне комплемент, когда говорят, что я интеллигентна. Я совершенно не отношусь к тому типу женщин, с которыми Брюс обычно встречался до нашей свадьбы. Но я могла дать ему покой, взаимопонимание, искреннюю любовь. И когда мы думали об этом, то мы соглашались друг с другом в том, что вместе мы являемся воплощением символа [Двух рыб] – [Ни с Явь].
Глава 5
Наш первый дом с Брюсом был домом Джеймса Ли в Оклэнде, в Калифорнии. Чуть позже нашего переезда к Джеймсу, у него умерла жена и оставила его с двумя ребятишками на руках. Я была очень счастлива тому, что оказалась ему полезной. Я присматривала за домом и за детьми. Впоследствии, некоторые биографы Брюса излишне преувеличивали наше бедственное положение в то время. В действительности, институт [Джан Фэна], который организовали Брюс с Джеймсом на Бродвее, функционировал довольно успешно. И хотя Брюс зарабатывал не более нескольких сотен долларов в месяц, наши расходы были еще меньше. Однако уже с самого начала своей карьеры Брюс столкнулся с враждебным отношением к нему со стороны тех людей, которым показалось, что с его приходом они потеряют свой статус.
Порой оппозиция появлялась с совершенно непредсказуемой стороны. До тех пор, пока Брюс не стал преподавать, его кунг-фу было секретным искусством, взлелеянным китайцами. Истоки любого искусства, как я уже говорила раньше, покрыты туманом, но, тем не менее, секреты безоружного боя были известны в Европе еще издревле. Древнегреческие и римские гладиаторы, например, ломали камни голыми руками тем же способом, каким в настоящее время мастера каратэ ломают кирпичи. В самом Китае кунг-фу начали практиковать в монастыре Шаолинь, в провинции Хонань, в центральном Китае. Очевидно, в Китай искусство рукопашного боя было завезено буддийскими монахами из Индии в III и IV столетии до нашей эры. Некоторые историки считают, что в Индию оно попало с приходом солдат Александра Македонского. Монастырский бокс, как он раньше назывался, не был широко известен в Китае, до тех пор, пока Шаолинь не был разрушен императорскими войсками в 57 году. И лишь только нескольким монахам тогда удалось спастись; было тяжелое время.