Ей было страшно. За пределами пещеры шел снег, но, когда она раздвинула кусты и вышла наружу, была уже весна. Цвели цветы, и пели птицы. Везде к небу тянулась новая жизнь. Из пещеры раздался громкий здоровый плач новорожденного.
Она за кем-то шла вниз по склону, неся на бедре в специальной люльке ребенка. Человек впереди прихрамывал и опирался на палку. На спине его топорщилась сумка. Это был Креб, и он охранял ее ребенка. Они шли, казалось, целую вечность, пересекая долины, карабкаясь по горам, пока не пришли в долину с укромным лугом. На нем были лошади.
Креб остановился и сбросил свой мешок. Она подумала, что увидела в нем белую кость, но оттуда вышел молодой каштановый жеребец и побежал к золотисто-серой кобыле. Эйла свистнула, но кобыла убежала прочь с жеребцом.
Креб повернулся и поманил Эйлу, но она не совсем поняла его жест. Это был обыденный язык, которого она не знала. Он сделал еще один жест: «Идем, мы сможем добраться туда до темноты».
Она оказалась в длинном туннеле внутри глубокой пещеры. Впереди мерцал свет. Это был выход из пещеры. Эйла поднималась по крутой тропинке, идущей вдоль кремовато-белой скалы, следуя за человеком, который большими шагами стремительно двигался вперед. Она узнала место и поспешила догнать человека.
— Подожди! Подожди меня. Я иду! — закричала она.
— Эйла! Эйла! — Джондалар тряс ее за плечо. — Тебе приснился плохой сон?
— Странный, но не плохой, — ответила она, просыпаясь и чувствуя приступ тошноты. Она полежала спокойно, надеясь, что это пройдет.
Джондалар, отпугивая серого жеребца, хлопал перед ним кожаной подстилкой, а Волк рявкал и набрасывался на него, пока Эйла надевала на Уинни уздечку. Теперь на кобыле был только небольшой вьюк. Зато Удалец, привязанный накрепко к дереву, должен был везти весь остальной груз.
Вскочив на лошадь, Эйла сразу же послала ее в галоп, направляя по кромке поля. Жеребец поскакал за ними, но по мере удаления от остальных кобыл он замедлил ход и, окончательно остановившись, встал на дыбы и заржал, зовя Уинни. Затем еще раз встал на дыбы и помчался к табуну, так как несколько жеребцов пытались воспользоваться его отсутствием. Подскакав к табуну, серый встал на дыбы и визгливо заржал, вызывая на бой других самцов.
Эйла продолжала двигаться вперед, но перевела Уинни с галопа на рысь. Услышав топот копыт сзади, она остановилась и подождала Джондалара, Удальца и Волка.
— Если мы поспешим, то доберемся туда до темноты, — сказал Джондалар.
У Эйлы было такое чувство, что она уже слышала это. Рысью они продолжили путь.
— Кажется, мы обе скоро будем рожать, — сообщила Эйла. — По второму разу. И мы обе уже родили по сыну. Это хорошо, что у нас одновременно будут дети.
— Многие женщины родят с тобой одновременно.
— Ты прав, но приятно рожать вместе с Уинни. Ведь мы обе забеременели в дороге. Она намного моложе меня. Я стара, чтобы рожать.
— Ты не старая, Эйла. Это я старый.
— Мне уже исполнилось девятнадцать лет этой весной. Слишком поздно, чтобы иметь детей.
— Я намного старше. Мне уже двадцать и три года. Слишком поздно для человека в таком возрасте устраивать свой дом в первый раз. Понимаешь ли ты, что я отсутствовал пять лет? Интересно, помнит ли меня кто-нибудь? Узнают ли меня?
— Конечно, узнают. Даланар же сразу узнал, да и Джоплайя тоже.
«Все вспомнят и узнают его, но никто не вспомнит и не узнает меня», — подумала она.
— Посмотри! Видишь ту скалу? Сразу за излучиной реки? Там я впервые стал охотником! — Джондалар пришпорил лошадь. — Я добыл большого оленя. Не знаю, чего я больше боялся: его рогов или того, что приду домой с пустыми руками.
Эйле было приятно слышать его воспоминания, и она улыбнулась. Но самой ей нечего было вспоминать в этих местах. Она вновь будет чужой, и все будут смотреть на нее и спрашивать ее о странном акценте и о том, откуда она.
— Как-то здесь у нас был Летний Сход. Собирались представители всех очагов. Тогда я впервые стал мужчиной. О, как я пыжился, чтобы казаться взрослым, но и боялся, что ни одна молодая женщина не выберет меня для ее Первых Ритуалов. Оказалось, мне не стоило волноваться. Меня выбрали сразу три, что даже напугало меня!
— Какие-то люди вон там смотрят на нас, Джондалар.
— Это Четырнадцатая Пещера! — Он помахал рукой. Но никто не помахал в ответ. Вместо этого люди мгновенно исчезли под скальным выступом.
Он нахмурился и потряс головой.
— Они привыкнут к животным.
«Надеюсь, и ко мне тоже», — подумала Эйла. Единственное, что было знакомо ей здесь, так это Джондалар.
— Эйла! Вот она! — закричал Джондалар. — Девятая Пещера Зеландонии.
Она посмотрела туда, куда он показывал, и почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.
— Ее легко узнать из-за вот этой скалы на вершине горы. Видишь? Она похожа на камень, готовый свалиться вниз. Но он не свалится, если только сама гора не разрушится. — Джондалар повернулся к ней: — Эйла, ты заболела? Ты такая бледная!
Она остановилась.
— Я видела это место раньше, Джондалар.
— Как ты могла его видеть? Ты же никогда прежде не бывала здесь!
И вдруг все встало на место. Да, это была пещера се снов. Та, которую хранила родовая память Креба. Теперь она знала, что он хотел сказать в ее снах.
— Я говорила тебе, что мой тотем обозначает, что ты предназначен мне, и тотем направил тебя ко мне. Он хотел, чтобы ты привел меня в твой дом, туда, где мой Дух Пещерного Льва будет счастлив. И вот это место. Я тоже пришла домой, Джондалар. Твой дом — это и мой дом.
Он улыбнулся, но прежде чем он успел что-то сказать, послышался голос, выкрикивающий его имя:
— Джондалар! Джондалар!
Они взглянули вверх на выступающую скалу и увидели на тропе молодую женщину.
— Мама! Быстрее иди сюда! — кричала она. — Джондалар вернулся! Джондалар дома!
«И я тоже», — подумала Эйла.
