Неделя проскочила, как один день. Я был весь в предвкушении и мандраже перед схваткой с духами за Силой. Я думал о маршруте, перед глазами вставали образы битвы, образы моего бега по ночному лесу. И даже страх пытался поселиться в моём сердце, бесшумно нашёптывая о возможности передумать, о бесконечно высокой плате и великом риске. Я гнал все ненужные мысли и страх изо всех сил. У меня была иная, более сильная мотивация, больший страх, нежели ужас схватки со сворой Дикой Охоты: страх не получить Силу, страх топтаться на месте без развития, страх предать Учителя и свой собственный дух, свой собственный Путь. А отказаться от битвы из-за каких-то мыслей, что нашептали мне паразиты сознания, — это именно предательство, никак иначе. Я сжал зубы, почувствовав, как жаркий пламень гнева разгорается в солнечном сплетении, и выплюнул ответ своим, или не своим, мыслям:
— Я буду биться до конца! Я пройду весь маршрут за право обрести кусочек Силы, за право подняться на следующую ступень в развитии! И если мне суждено умереть в этой схватке, то да будет так! Лучше умереть в бою, чем отказаться из страха.
В ночь накануне Самайна я подошёл к опушке леса с дровами и подношением. Сложив огромную поленницу треугольной формы, щедро полил её подсолнечным маслом. Потом накидал пряных трав сверху — шалфей, вербену, можжевельник — и запалил пламень. Огонь жадно принялся пожирать масло и сухую древесину, уже через минуту он взметнулся вверх выше моего роста, отбрасывая блики и тени на несколько шагов вокруг. Густой дым и аромат от трав разнёсся вокруг. Чуть сбоку от костра я положил подношение — крынку мёда и каравай хлеба — и обозначил вслух просьбу незримым принять эти дары. После чего воззвал к духам по сути моего вызова. Мой голос песней разрезал пространство и воздух, отражаясь эхом от ближних вершин, слова звенели и падали камнем, утвержденные Законом Произнесённого:
— Свора Дикой Охоты, духи несметные, живые и мёртвые, Вотан-Фрарид [4] ! Атрид [5] ! Я, рашук Андар, взываю к вам, выкликаю вас на схватку! Придите, услышьте, ответьте! Духи мертвые, духи живые, народ Туата Де Даннан [6] , духи леса, тени и духи межмирья, я бросаю вам вызов за право обладать вашей Силой! Следующей ночью от полуночи и до восхода дневного ока от сего места и до скалы Кара-Даг я пройду весь путь и одолею вас! Тем самым обрету вашу Силу. Если я проиграю эту битву, моя Сила станет вашей. Небо, свидетельствуй! Воздух, свидетельствуй! Огонь, свидетельствуй! Вода, свидетельствуй! Земля, свидетельствуй! Дух мой, свидетельствуй! Все условия обозначены, победит сильнейший! Да будет так!
Клич дан. Я замолчал, слова мои и обрывки эха будто ещё плавали в пространстве, меняя его и обретая почти физическую плотность. Вокруг пробежали тени, из леса раздались уханье совы и крики неизвестных мне птиц, поднялся ветер и бросился порывом мне в лицо. Это был знак: меня услышали и приняли мой вызов.
А за несколько часов до моего забега Учитель поведал мне некоторые условия состязания, о которых не упоминалось в книгах.
— Андар, в Дикой Охоте есть некоторые правила, чтобы всё было честно, и в случае победы никто не мог тебя уличить в жульничестве и не отдать Силу. Во-первых, ты должен быть легко одет.
— Учитель, а это для чего? На улице так-то морозно, — вытаращил я глаза.
— Не бойся, голышом не побежишь, — ухмыльнулся Мастер. — Наденешь лёгкие штаны, полусапожки, рубаху и летний полукафтан. Всё равно тебе придётся торопиться, замёрзнуть не успеешь. Да и бежать-то по прямой всего около пяти вёрст. Мелочь!
По моему возмущённо-жалостливому взгляду было видно, что я думаю о такой лёгкой одежде в мороз. Учитель понял мой взгляд, но продолжал, будто не заметив.
— Ещё один очень важный момент: ты не имеешь права использовать магию как обращение за помощью к внешним силам. Нельзя призывать поток рун, нельзя взывать за помощью к божествам. Только ты и твоё намерение. Ты должен быть обнажен магически. Если будет совсем тяжко, допускается воззвать к своему Духу, к своему эйдосу. Ведь это тоже высшая часть тебя. Запомнил, ученик?
— Запомнил... — вздохнул я.
— Помни об этом нюансе, чтобы в пылу схватки механически, по привычке не призвать руны. Сделай зарубку на памяти. Иначе духи будут оспаривать твою победу как нечестную. Если ты победишь.
— А можно и проиграть? Бывали такие случаи на вашей памяти, Мастер?
— Можно и проиграть, безусловно. Всякое бывало у неофитов в мою бытность мистериором в Ордене. Свора Дикой Охоты во главе с предводителем — это не детская игра для любителей сказок. Это настоящая опасность. И обитатели иных миров в ночь Самайна приходят к нам именно на Охоту, за добычей, настроены они серьёзно. Пощады и послаблений ждать не стоит. Бывало, что кто-то забывал в спешке о правилах, призывал потоки божеств, после чего спокойно и без помех добирался до обозначенного места. Но без победы. Потому что нарушил правила. Таким неофитам приходилось вновь пытать счастья через год. Некоторые теряли нить маршрута, плутали всю ночь и не успевали добраться к финишу до наступления рассвета. Они проиграли. Дикая Охота выпила большую часть их Силы. Нет, они не умерли, но слегка откинулись назад в своём объёме Личной Силы. Болели несколько дней.
Учитель замолчал, вглядываясь в прошлое.
— Учитель, а были те, кто умер во время Дикой Охоты?
— Был при мне такой прискорбный случай, — с печалью в голосе ответил Азриэль. — Духи загнали послушницу Ордена к охотничьей яме с кольями, куда она и провалилась. Мы нашли её слишком поздно. Уже не было возможности спасти девушку даже магическими средствами.
Я сглотнул комок в горле, проникаясь серьёзностью предстоящей схватки.
— Ладно, ученик, не будем о грустном! Ты идёшь на бой за победой, а не за поражением. Маг не ищет смерти, но он готов к ней. Маг бьётся до конца за свою цель и своё намерение. И только превосходящая сила может остановить его. И то, только лишь физически. Потому что дух и намерение мага непоколебимы и несгибаемы в Вечности. Помни об этом в схватке. Оставшееся до начала время проведи в тишине, потрать его на направление своего намерения.
Пару часов я просидел в медитации, настраиваясь и выполняя ваджра-мудру[7], иное её название — «докко ин». Потом молча встал, легко оделся и направился к выходу. Учитель встал меня проводить. Он тоже молчал. Только одна фраза слетела с его губ:
— В добрый путь!
Я без звука кивнул и вышел в ночь.
Мороз невелик, да стоять не велит. Потому я довольно бодро, вприпрыжку добрался до опушки леса. Небольшой растущий полумесяц слегка освещал путь, а снег, ещё оставшийся местами на земле после таяния, усиливал этот слабый лунный свет своим отражением. Я остановился на секунду перед хвойником, сделал глубокий вдох и нырнул в чащу. До скалы Кара-Даг я уже несколько раз ходил. Дорога мне была знакома. Сложно заблудиться в известном лесу, где уже не раз виданные деревья и кустарники служат отличными ориентирами. Но в эту ночь я не узнавал лес. Всё было иным, будто я здесь впервые. Я не узнавал звериных тропок, не узнавал деревья и кусты. Снег покрывал ковёр из пожухлых листьев лишь частично, открывая чёрные прогалины. В густоте леса от полумесяца не было никакого толку. Поначалу я вообще ничего не видел, идя практически на ощупь в кромешной тьме. Потом всё-таки глаза как-то адаптировались к смутным отблескам. Ещё я почувствовал давление в области «третьего глаза» — привычная компенсация организма: когда один орган перестает работать на полную мощь, другие части тела стараются взять на себя часть функции нерабочего анализатора. Синие блики и сполохи перед глазами свидетельствовали о попытках моего тела «включить» фонарь Аджны-чакры, чтобы хоть как-то увидеть путь. Не знаю, помогло ли это, либо всё-таки крохи лунного света попадали на землю сквозь хвою, но видеть я стал лучше.
Наверное, где-то с треть версты я пробирался спокойно. Поспешая, но не бегом, наступая на носки и слегка подогнув туловище, чтобы успевать реагировать на перепады высот поверхности. А бугров, ямок, корневых древесных узлов в лесу завсегда хватает. И направление я чуял, несмотря на ночную мглу. Строго на север. По прямой, без отклонения.