Теперь можно идти спокойно. Со стороны лесных духов помех не будет. Скорее, наоборот, помогут, если что.
Шёл я по лесу, чужому, незнакомому, но он мне был, как родной. В лесной стихии, подальше от людей я чувствовал себя наполняющимся силой, будто вернулся домой к близким существам. Там не было людей, но вокруг было полно духов. Я их не видел чётко, но чувствовал их внимание. Лишь краем глаза иногда замечая движение теней. Здесь у меня ещё не было определённого места для ритуала, моего освященного лесного алтаря, поскольку в этот лес пришёл впервые. Поэтому я, как мог, расслабился и смотрел не взором, но внутренним чувствованием, где лучше будет остановиться. Курица в корзине негромко кудахтала, предчувствуя свою судьбу. Хотя, какая ей разница? Путь с рынка у неё в любом случае один: забьют и в суп. Зарубят с именем Христа или Аллаха, принося нематериальную субстанцию птицы в жертву. Через меня она будет убита во славу Альфёдра.
В какой-то момент я почувствовал — вот оно, прямо здесь надо останавливаться, нашлось самое подходящее место для обращения к высшим силам. Отложил мешок и корзину с курицей на землю, потратил некоторое время на поиск сухих сучьев и коряг размером побольше. Это было не так просто: в лесу ещё несколько дней после дождя наземный слой оставался влажным, впрочем, как и коряги, поэтому, за неимением особого выбора, набрал таких. Надеялся я на подсолнечное масло в качестве дополнительного горючего. Сложил домиком все собранные дровишки, знатная и большая получилась заготовка для костра, верхушка оказалась на уровне моей груди. Щедро вылил половину масла на дрова, пусть чуток пропитаются.
Теперь необходимо было почистить пространство для ритуала. Да, я обратился к лешему, чтобы не мешал. Вряд ли древний дух леса будет вставлять палки в колёса. Но могут помешать залётные, случайные охотники или иные любители лесных даров. В стойке Альгиз[3] я воззвал вверх и девятикратно пропел «Оэпандинам», настраиваясь на поток северной магии. Потом на все четыре стороны, начиная с севера посолонь, правой рукой я прочертил Мьёлльнир — Молот Тора. Громко, с нажимом и почти с ожесточением выбросил «Турайс!» на все стороны света. Энергия молота пробежала волной по пространству, разгоняя и сметая все мешающие факторы. Теперь можно поджигать костёр, пусть разгорается.
Запалил спички, а затем тонкие сучья, что лежали между толстыми корягами. Как я и предполагал, сыроватая древесина не горела желанием вспыхивать, зато быстро зашлось масло. Постепенно пламя с шипением и тресканием охватило всю поленницу. Сильным жаром пахнуло во все стороны. Вот и отлично, мелкие сучья быстро схватятся, просушат и толстые коряги.
Лицом на север перед жарким пламенем я поднял руки и лицо вверх, взывая к Отцу Рун, громко протяжно произнёс:
«Один могучий, мудрейший Всеотец!
Взываем к Тебе, протяни свои длани!
Помощи просим твоей, о Великий!
Не откажи, яви свою волю!
Мы песни слагаем во славу Одина!
Жертвы приносим в честь Вотана!
Дай же нам силы, осени своим знаньем!
Мы не оставим рун познание!
О величайший Владыка Вальгаллы!
Мой меч ведёт твоя рука,
моё копьё несёт твой взор.
Сотрём с земли твоих врагов,
неверных будет ждать позор!
С оружием в руках,
с твоим именем на устах
готовы головы сложить
на поле брани, Всеотец!
Веди нас в бой, мы навсегда с Тобой!
Нас ждёт победа и твои чертоги!
Хвала тебе, Отец дружин!
И вечная слава!
Во имя Хрофта звенят наши кубки!
Во имя Игг секутся искры на секирах!
Правитель богов и ведущий нас в битву!
Услышь мою просьбу и дай свой ответ».
Вдалеке закаркали вороны.
Где-то вдалеке закаркали во́роны. Своего рода это был знак, что пришёл час жертвы. Я достал из мешка атам. Приоткрыл корзину, левой рукой за голову вытащил курицу и прижал её сапогом к земле. Птица билась и пыталась вырваться. Любая тварь под небом хочет жить.
— Один-Хьяльдгод[4]! Прими эту жертву. Во имя твоё и во славу твою! — с этими словами я отсёк ножом голову курицы.
Кровь хлынула на землю, обагряя её. Ещё несколько секунд тело трепыхалось и билось, потом затихло. Я поспешил достать портрет жертвы, пока кровь не свернулась. Обмакнул палец в кровь и обвёл руны на портрете, шёпотом проговаривая: «Исс-Анса-Исс».
Как только кровь немного подсохла, я встал перед костром, зажал потрет между двумя ладонями и начал читать рунные ключи:
— Эйс-Оннс-Эйс!
Руны вспыхивали голубым пламенем. Теперь с помощью нид[5] определяю и направляю конкретную цель воздействия. Девять раз, по священному числу Северной Традиции, прозвучала хулительная песнь:
«Да будет связан твой язык!
Отныне супротив Арсения, Мидгарда сына,
Ты ничего сказать не сможешь!
И все твои желания вредить
Да будут заморожены!
Во имя Хьяльдгода да будет так!»
Я произносил нид и c закрытыми глазами отчётливо видел огненный столп, окружающий меня мощным вихрем, поднимающийся в сам Асгард к Одину. Слышно было, как поднялся ветер и закачал верхушки сосен. Духи леса и многочисленные птицы притихли, ощущая огромный и опасный поток магической силы. Костёр сильнее обдал жаром от взметнувшегося вверх пламени. Сила асов пронзала меня, наполняя мощью рун, они горели на портрете, преобразуя ткань реальности Мидгарда, изменяя судьбы, плавя пространство и время!
Пот струйками сочился с моего лба и скатывался по лицу вниз. Поток энергии причинял физическую боль и почти разрывал меня. Хотелось кричать, но я старательно направлял всю эту неимоверную силу в руны. Я воочию увидел, как замораживается язык и горло Павла, как он не может говорить и покорно отходит с пути купца Арсения.
Дочитав заклинание, я стоял, запрокинув голову к небу, продолжая взывать к Одину уже безмолвно. Только через несколько минут я нашёл в себе силы открыть глаза и разжать онемевшие руки, словно тисками сжимающие полотно с изображением Павла. Всё, реализация включена. Теперь можно убирать портрет в чёрную тряпицу.
Кроме жертвенной курицы, пришло время еще одному дополнительному подношению. Асы и Всеотец любят пиво. Особенно тёмное и медовуху. Я откупорил хмельной напиток и трижды щедро плеснул в костёр.
— Один! Хьяльдгод! Прими моё подношение и помоги исполнить гальдр[6] в Мидгарде! Твоей волей, твоей силой.
После чего и сам сделал пару больших глотков пива. На вкус оно оказалось терпким, густым, с горчинкой, слегка отдающим какой-то пряностью.
Удивлённый лес, словно после грозы, начал потихоньку оживать. Белки засновали с ветки на ветку, забавно маневрируя в полёте пушистыми хвостами. Птицы поспешили возобновить внезапно прерванные трели.
Я поблагодарил Всеотца за помощь. Затем засунул тушку курицы между торчащими из земли толстыми корнями сосны, а рядом поставил открытую бутыль и, уставший, отправился обратно.
План работ с жертвой по имени Павел завершён. Если только не случится чего-то непредвиденного. Но насчёт этого интуиция была спокойна. Уровень жертвы не предполагал особого сопротивления.
Арсению Саввичу я посоветовал выждать месяц, после чего закинуть удочку насчёт покупки акций. К этому времени воздействие рун должно было максимально набрать силу, и Павел Заводин по сценарию просто обязан был молчать в тряпочку и заниматься иными делами, напрочь забыв об Арсении.
[1] Полуштоф — старорусская мера объёма жидких тел, равная 0,615 л.