– А? Что думаешь, Гассан?
Но лучше всего я запомнил, как на обратном пути к автобусу номер 37 мы проходили мимо занятого офисами высотного здания, на первом этаже которого размещались портной, канцелярский магазин и странного вида ресторан под названием «Ла фуршет», располагавшийся под бетонным козырьком с видавшим виды французским флагом.
– Пойдем, Гассан, – сказала мама. – Пойдем. Попробуем.
Хихикая, взбежали мы по ступеням вместе с нашими пакетами, толкнули тяжелую дверь и вдруг умолкли. Изнутри ресторан был похож на мечеть – темный и угрюмый; сразу чувствовался кислый запах говядины, замоченной в вине, и импортных сигарет. Помещение освещалось одними только тусклыми сферами, низко нависавшими над столами. Парочка, расположившаяся в тени, занимала столик за стенкой; несколько хорошо одетых офисных работников в белых рубашках с закатанными рукавами обедали, попивая красное вино – в то время в Индии напиток экзотический. Ни я, ни мама до того не были во французском ресторане, так что для нас обеденный зал выглядел обставленным прекрасно, и мы, преисполнившись серьезности, заняли столик в глубине, отделенный от других стенкой, и перешептывались под низко нависавшей медной лампой, как будто в библиотеке. Серая от пыли кружевная занавеска застила и без того тусклый свет из затемненных окон. Ресторан из-за этого напоминал какое-то подозрительное заведение, пользующееся сомнительной славой. Нам он понравился ужасно.
Пожилая женщина, отличавшаяся болезненной худобой, в кафтане и с кучей браслетов на запястьях, шаркающей походкой подошла к нашему столику. В ней сразу же можно было узнать одну из тех стареющих европейских хиппи, которые приехали сюда, чтобы посетить ашрам, да так никогда и не вернулись домой. После того, как над ней поработали индийские паразиты и время, в моих глазах она стала похожа на высушенное насекомое, так мне казалось. Ее глубоко запавшие глаза были жирно подведены, как я помню, но от жары косметика потекла и забилась в морщинки; губы она явно красила еще рано утром и отнюдь не твердой рукой. Таким образом, общее впечатление в том тусклом освещении создавалось довольно пугающее – как если бы нам прислуживал труп.
Однако эта женщина говорила своим скрипучим голосом на хинди довольно живо; она подала меню и удалилась той же шаркающей походкой, чтобы сделать нам ласси с манго. Подавленный такой непривычной обстановкой, я не знал, с чего начать в этом сложном и незнакомом меню, в котором перечислялись блюда с такими экзотическими названиями, как буйабес или кок-о-вен. Я в панике смотрел на маму. Однако она ласково улыбнулась и сказала:
– Никогда не бойся пробовать новое, Гассан. Это очень важно. Это соль жизни. – Она указала пальцем на листок бумаги. – Почему бы не взять сегодняшний комплексный обед? Не против? Десерт входит в цену. Очень выгодно. После всего нашего хождения по магазинам не так уж плохо.
Я точно помню, что menu complet начиналось салатом фризе с горчичным соусом винегрет, потом шел картофель фри и тонкий бифштекс, на котором подали ложечку «кафе-де-пари», вкуснейшего сливочного масла с чесноком и травами. В конце нам подали незастывшее, колышущееся крем-брюле.
Я уверен, что обед был весьма посредственным (бифштекс оказался таким же жестким, как и только что купленные мамой туфли), но он немедленно вошел в мой пантеон самых незабываемых обедов, такой уж тогда был чудесный день.
Таявший на языке сладкий карамельный десерт навсегда связан для меня с воспоминанием о лице мамы, о ее ласковой улыбке. Во время той нашей беззаботной вылазки она словно светилась изнутри. До сих пор я вижу озорной блеск, сиявший в ее глазах, когда она наклонилась ко мне и прошептала: