Судьбе было угодно, чтобы наши утраты пришлись на тот короткий период, когда рынок недвижимости в Бомбее испытал внезапный подъем. Земля здесь теперь стоила дороже, чем где бы то ни было в мире, дороже, чем в Нью-Йорке, Токио или Гонконге. А у нас было четыре акра этой земли, притом свободной.
Отец принимал агентов холодно. Целыми днями он сидел на отсыревшей лежанке на террасе, иногда наклоняясь, чтобы велеть подать очередной полудюжине застройщиков стаканчики с чаем. Папа говорил мало, только сидел с мрачным видом и щелкал своими четками. Чем меньше он говорил, тем больший шум поднимался на террасе. Застройщики хлопали ладонями по столу, плевали в стену красной от жеваного бетеля слюной, но в итоге наконец устали и угомонились. Тогда отец встал, кивнул человеку с волосами, смоченными сиреневой водой, и вошел в дом.
Вчера у нас навсегда отняли маму, а сегодня мы стали миллионерами.
Смешная штука жизнь, правда?
На самолет компании «Эр Индия» мы сели уже ночью. В спину нам дул жаркий бомбейский ветер, волосы пахли бензином и нечистотами. Повар Баппу и его родичи, не скрываясь, плакали, прижав ладони к стеклянной стене аэропорта – они напоминали мне гекконов. Тогда я не знал, что мы видим Баппу в последний раз. Полет стерся из моей памяти; единственное, что я помню, это то, что Мухтар всю ночь провел, уткнувшись в бумажный пакет, и наш ряд сидений вонял рвотой.
Шок, вызванный смертью мамы, длился еще какое-то время, поэтому мои воспоминания о следующем периоде нашей жизни обрывочны; в памяти у меня остались отдельные странные, яркие ощущения, но никакой целостной картины. Несомненно одно: отец выполнил обещание, данное на могиле мамы, и в один миг мы потеряли не только нашу любимую маму, но и все, что было нашим домом.
Мы – шестеро детей от шести до девятнадцати лет; овдовевшая бабушка; тетя и ее муж, дядя Майюр, – все мы сидели в ярко освещенном зале аэропорта Хитроу на пластиковых сиденьях, а папа орал на чиновника иммиграционной службы с худым лицом, который должен был решить нашу участь, и размахивал перед ним бумагами с перечислением своих банковских счетов. Именно на таком сиденье я впервые ощутил вкус Англии: вкус холодного и отсыревшего сэндвича, проложенного салатом с яйцом, завернутого в треугольный кусок пищевой пленки. Лучше всего мне запомнился хлеб, то, как он расползался на языке.
Никогда еще раньше мне не доводилось пробовать ничего более безвкусного, мокрого и белого.
Часть вторая
Лондон
Глава третья
Наш переезд из Бомбея в Лондон напомнил мне процесс ловли осьминогов в суровых атлантических водах, который можно наблюдать в португальских деревнях. Молодые рыбаки привязывают куски трескового мяса к большим тройным крюкам, закрепленным на десятифутовых бамбуковых шестах; во время отлива, выбирая наиболее каменистые участки берега, они пихают тресковое мясо под камни, наполовину погруженные в воду и обычно недоступные во время прилива. Из-под камня к ним внезапно бросается осьминог, впивается в треску, и начинается эпическая битва. Рыбаки, покрякивая, пытаются вытащить осьминога с помощью крюка на скалы. Более чем в половине случаев рыбак проигрывает эту битву и получает в награду только порцию чернил. Если же рыбаку удается преуспеть, ошеломленный осьминог плюхается на обнаженную отливом скалу. Рыбак бросается к нему, хватается за боковое отверстие головы, похожее на жаберное, и выворачивает всю голову осьминога наизнанку так, что внутренние органы животного оказываются на воздухе. Смерть наступает довольно быстро.
Именно так я чувствовал себя в Англии: выволоченным из уютного укрытия под нашей скалой, с головой, вывернутой наизнанку. Два года, проведенные нами в Лондоне, были необходимы; они дали нам время, которое было нужно, чтобы как следует смириться с утратой мамы и дома на Нипиан-Cи-роуд и продолжать жить. Мехтаб совершенно верно назвала эти годы «трауром». А Саутхолл – не Индия, но и не совсем Европа – был идеальным для нас аквариумом, в котором мы могли приспособиться к новым условиям. Так уж устроен человек – обращая взгляд в прошлое, он склонен воспринимать события не так, как воспринимал их тогда. В те дни мне казалось, что мы попали в ад. Мы чувствовали себя совершенно потерянными. Может быть, даже отчасти лишившимися рассудка.
В аэропорту Хитроу нас встретил дядя Сэми, младший брат моей матери. Я сидел на заднем сиденье его минивэна, стиснутый между тетей и своей новообретенной кузиной Азизой. Эта лондонская кузина была моих лет, но она не смотрела на меня, не говорила со мной, только нацепила наушники от плеера, включила какую-то танцевальную музыку и принялась отбивать такт по бедру, глядя в окно.