Холод тоже сходил на нет; это сейчас, вечером, было чуть холоднее, чем в полдень, но в целом дни становились куда теплее и дольше, нежели зимой. Приближалась весна. Едва заметно шевеля губами, Кристина посчитала — до именин Рихарда оставалось пятнадцать дней. Успеет ли она вернуться? Сможет ли сдержать своё обещание?
Она прилегла на жёсткую походную лежанку, прикрыв глаза.
Нет, своё участие в этом походе она по-прежнему не считала ошибкой. Но всё же битва, смерть воинов вокруг неё, убийства — всё это разбередило её старые раны, оставленные прошлой войной. Во время битвы ей почти не было страшно, да и остальные человеческие чувства вроде сострадания или жалости в ней тоже на время исчезли. Она испытывала лишь ярость и гнев, хищнический азарт и какой-то странный холод в груди… Её не пугал вид крови, её не пугали ужасы смерти. И вот сейчас на Кристину накатились все те эмоции, что она утратила во время битвы, и она не знала, как справляться с этой сбивающей с ног волной.
Вернулся страх, будто она прямо сейчас, а не несколько часов назад, убивала людей и сама рисковала быть убитой или израненной, изувеченной… Будто прямо сейчас её меч (который на самом деле лежал в ножнах) вспарывал людскую плоть, пронзал сердца и лёгкие, отнимал жизни и пил кровь. Кристина не знала, как ей дальше смотреть на лезвие этого меча, пока ещё безымянного: ей казалось, что во время боя он поглощал души тех, кого убил, и теперь эти души смотрели на неё вместо искажённого отражения с укором и немым вопросом.
Подумалось, что меч можно было бы назвать Поглощающим Души.
Кристина дрожала, будто она сейчас, а не утром, бежала по припорошенному снегом полю боя, среди редких деревьев, перепрыгивая через трупы врагов и союзников, видя, как её люди безжалостно режут людей Хенвальда, как выжившие обращаются в бегство, как воины Хенвальда, сопротивляясь, закалывают её людей. Капитан Больдт говорил, что погибло не так много, чтобы об этом беспокоиться, но Кристина не могла не беспокоиться: эти погибшие ведь тоже были людьми, а не тряпичными куклами или деревянными фигурками! Даже куклу с оторванной рукой жалко, а тут — человек… Да, может, их гибель на численность армии особо не повлияла, но какое дело до численности их семьям, жёнам, детям, любимым? Какое дело было до численности им самим, когда они умирали, теряя кровь и наблюдая, как их собственные кишки, словно коричневые склизкие змеи, выползают из живота?
Кристина почувствовала, что дрожь усиливается, и быстро накрылась одеялом, но это её не спасло. Дрожь, вызванная вовсе не холодном, колотила, из-за неё стучали зубы и сердце бешено било о рёбра. Надо бы встать, разыскать лекаря (или велеть кому-то из солдат), чтобы сделал ей успокаивающий отвар… Но она отчего-то не встала, словно её пригвоздило к лежанке. Хотелось свернуться калачом, прижать колени к груди и заплакать, как ребёнок, но Кристина сдержалась. Прижала ладонь к левому плечу, где внезапно заныла боль. Глаза закрывать было страшно: пока шатёр освещался слабым закатным светом и несколькими свечами, всё было в порядке, а вот в темноте тут же всплывали картины минувшей битвы, искрящаяся на солнце сталь мечей и шлемов ослепляла, окровавленные наконечники копий и алебард пугали до смерти, а сталкивающиеся друг с другом в схватке воины так чудовищно кричали и бряцали доспехами, что хотелось заткнуть уши и завопить самой, лишь бы не слышать этого…
Кристина понимала, что, возможно, этот поход принесёт пользу Бьёльну, избавив его от мятежника, но в то же время нанесёт вред ей самой. После прошлой войны ей было так плохо, а сейчас она сделала ещё хуже, ввязавшись в новую войну.
И хотелось ей лишь одного: вернуться домой, обнять Генриха, прижать к себе сына и больше никуда не уезжать. Она жутко скучала и тосковала, без мужа было так одиноко и пусто в душе, а за сына она попросту беспокоилась — мало ли как он там, без матери… София, конечно, точно не подведёт, но ведь ребёнку никто не способен заменить мать. А вдруг с Кристиной что-то случится? Во время этой битвы ей повезло, хотя именно сейчас она поняла, насколько глупа была её самонадеянность. Хорошие доспехи, новый меч, да… у большинства участников этого сражения были хорошие доспехи, но она сама вполне справлялась с тем, чтобы искать просветы между латами или пронзать кольчуги насквозь. Теперь-то Кристина знала, что рисковала своей жизнью наравне с остальными. А если сегодняшний бой — не последний? Если им придётся штурмовать замок, куда Хенвальд со своими людьми и направился? Или он решит дать бой под его стенами, в открытом поле? И то, и то — опасно, страшно, рискованно, и Кристина понимала, что может легко погибнуть и оставить своего ребёнка сиротой, а мужа — вдовцом.