– Нет, – жалобно всхлипнул Патерсон.
– Вот и я говорю, проведёшь здесь ночку, и мне спокойнее, и тебя никто не хватится.
Только Рай обронил эти слова, как откуда-то снизу послышался женский голос:
– Патик! Милый, где ты? Твоя кошечка пришла! Котик!
– Чёрт побери! Это ещё кто? – не поверил своим ушам Рай.
– Моя подружка, – осмелел Гарри.
– О! Да ты растёшь в моих глазах. И… пожалуй, да, ты прав, нечего мне здесь делать, воняет скверно, – Рай поспешил вставить в рот Гарри кляп, накинул плащ и, дружески улыбнулся хозяину дома, – Кстати, подруги воруют хлеще жён. Остерегайся, богатей. Видишь, какой я заботливый. Если увидишь герцога раньше меня, передавай привет. Нет? Ну, как знаешь.
Рай в один миг спустился на первый этаж в контору Патерсона, где и столкнулся с ночной гостьей.
– Оу! Господин?!
Женщина, личико которой не было обезображено интеллектом, жеманно улыбнулась. Вольность её наряда и манер очень красноречиво говорили о том, как именно она зарабатывает на хлеб насущный.
– Кошечка, если не ошибаюсь? – усмехнулся Рай.
И «кошечка» издала звук, очень похожий на урчание.
– А твой птенчик на эту ночь куда-то запропастился. Видишь ли, я и сам его ищу… А ты, милашка, не окажешь ли услугу мне? Я в долгу не останусь.
– О чём речь? Для такого господина я на всё готова, – отозвалась «кошечка», и как бы между прочим левый рукав легко соскользнул, обнажив пухленькое плечико блудницы.
– Я догадываюсь, – смерив её оценивающим взглядом, кивнул Рай, – Так не разочаруй меня, душечка.
– Приказывайте! – и душечка подалась ещё ближе.
– Ты любишь деньги?
– Кто ж их не любит? – мурлыкала она.
– Верно. Тогда ты, должно быть, знаешь, где Гарри хранит свои сокровища?
– Конечно…
– Показывай.
– Что?! Ишь, захотел! – насторожилась ночная гостья и с вызовом сдула упавшую на лоб прядь бесцветных волос.
– Боишься, неоткуда будет таскать? Зря, я предлагаю поделиться, или тебя надо уговаривать?
При этом он нежно взял её руку и неожиданно сильно сжал.
– Ой! Поосторожней! Не надо меня уговаривать. Я ещё не полная идиотка!
– Приятно слышать, – тут же одобрил Рай.
Он был ниже её, но казалось, что при желании сможет с лёгкостью, словно подушку, поднять эту пышку. Его немая сила полностью покорила её, и уже через минуту они оказались у замусоленного секретера Патерсона.
– Здесь, но он всегда закрывает… – вздохнула женщина, указывая на один из ящиков.
– Но ты-то открыть можешь, верно? – усмехнулся Рай, – Ну, да мне некогда, – и он с силой рванул ящик. В тот же миг на полу зазвенела золотая монета.
– О! Браво! Так бы и Джон не смог! – воскликнула восторженная зрительница.
– Ваш Джон заплыл жиром, – обронил Рай, извлекая из ящика красный мешочек, отмеченный вензелем герцога.
Оказывается, Патерсон хранил здесь и какие-то документы. Самая важная бумага оказалась сверху – письмо от герцога, датированное вчерашним днём. В нём был ясный приказ, опоить и заковать Рая в кандалы в подвале башни Тишины. Так назывался старый маяк на окраине Туманной Гавани. Держать Рая там пленником до поступления новых распоряжений. Несостоявшийся пленник усмехнулся и развернулся к ночной гостье:
– Остальным распоряжайся сама, возьмёшь всё скопом, или будешь доить постепенно? Мне это не интересно…
– И это всё, чего вы хотели? – в её голосе слышалось такое большое разочарование, что Рай не сдержал усмешку:
– Прощай, крошка!
Даже Патерсон слышал, как хлопнула выходная дверь.
* * *
Вечерняя заря уже уступила место густым сумеркам, и Рай решил, что это хорошо, вернуться в Бетенгтон под покровом ночи, пожалуй, сейчас лучшее, что он может сделать. Чтобы покинуть Туманную Гавань ему надо было пересечь почти весь город, а город, не в пример позднему страннику, уже затихал, отходил ко сну.
Трудный день позади, и ночь всё уверенней заявляла о своих правах. Но у трактиров жизнь только просыпалась. Их светлые окна зазывали поздних прохожих, и не поддаться их очарованию было трудно. Так что неудивительно, что очень скоро Рай почувствовал, как пренебрежение ужином дало о себе знать внятным урчанием желудка. Справившись с собой дважды, Рай всё-таки признал свою капитуляцию и решил заглянуть в один из таких приютов ночной жизни, чтобы утолить ни кстати разыгравшийся голод.