Это было не озеро. В обе стороны насколько хватало глаз, а так же — прямо передо мной тянулось заснеженное поле. Но далеко впереди я различил серую полоску незамёрзшей воды. На озеро это не походило — скорей на морское побережье, и я решил, что вижу залив, врезавшийся тут в сушу на манер того, который рассёк Европу до Чехословакии из Средиземки. Или — до Словакии, если вспомнить то, что говорили мне те мальчишки и девчонки о распаде и этого государства.)
Дым поднимался в десятке километров справа по побережью, где начинались холмы. Отсюда я не мог различить, где его источник — на одной из лесистых вершин или где-то в распадке. Но зато мог быть уверен, что через час буду там, особенно если идти по берегу, где ровно. Я так и не стал хорошим лыжником, но пройти за час десять километров вполне мог.
Солнце висело в небе красное и очень чёткое, так и не поднявшись над горизонтом достаточно высоко. Неподалёку шло вдоль берега большое стадо северных оленей — серо-рыжих гигантов с размашистыми рогами. Я загляделся на них. А когда взглянул в другую сторону — то увидел лыжника.
Он как раз скатывался по крутому склону — такому, что я бы не рискнул на него даже просто встать. На таком расстоянии я видел только, как искристо вспыхивает лёгкий пушистый мех на оторочке глубокого капюшона. На какой-то миг я залюбовался уверенным скольжением человека… а потом понял — он не просто скатывается со склона.
Он спасается от смерти.
Следом за ним мчались — не очень быстро, проваливаясь в снег, но уверенно — два амфициона. Я и раньше видел этих мощных зверей, похожих одновременно на волков и на медведей, но никогда с ними не сталкивался близко, Олег Фирсов (жаль его…), наш «палеоэксперт», утверждал, что эти животные редки и не ходят стаями. Похоже, что так оно и было (два — это скорей семья, не стая), но двухметровые в длину (и метр в холке!) зверюги и в одиночку были достаточно опасны…
…На бегу выхватывая револьвер, я бросился наперерез зверям — между ними и лыжником. Тот — смелый парень! — увидев помощь, не стал убегать дальше, а круто затормозил, развернулся, сбрасывая лыжи. Я тоже выскочил из креплений и вскинул оружие.
О дьявол! Курок звонко тикнул, ударив в покрытый замёрзшим слоем сала патрон!
Я успел нажать спуск ещё дважды, а потом, отбросив наган, выхватил палаш и приготовился.
Передний амфицион с глухим хрипом прыгнул, насаживаясь на лезвие и своей тяжестью свалив и вмяв меня в снег. Отталкивая бьющуюся и ревущую тяжеленную тушу, я увидел разверстую вонючую пасть второго зверя, успел подставить плечо, вытаскивая дагу, но размаха для удара не было, а мощные клыки драли уже мех куртки. Над животным появилась голова человека — в капюшоне, в меховой маске — сверкнула сталь длинного кинжала, с коротким хрустом погружаясь в бок животного и, кажется, под лопатку. Потом человек отвалил убитого им амфициона, а я, отпихнув первого, переставшего дёргаться, поднялся на ноги, придерживая плечо.
— У вас тут опасно, — заметил я по-русски. И впервые нормально посмотрел — вблизи и внимательно — на спасённого-спасителя.
А он почему-то не двигался — стоял, опустив руки (в одной кинжал, с которого капала кровь — очень знакомый кинжал…) Я быстро перевёл взгляд выше — на закрытое маской лицо, почему-то ничего не говоря, а только пытаясь рассмотреть глаза в узкой прорези маски.
Рука в меховой трёхпалой краге поднялась к лицу и с силой потянула маску — со щелчком лопнула завязка где-то под капюшоном. Маска упала в снег, почти брошенная к моему нагану.
— Как долго, — сказала Танюшка. — Как долго я тебя ждала… Вот твои часы, Олег.
И рухнула в снег — на колени — к моим ногам.
Юрий Ряшенцев.