Вскоре вернулась Дейна. Покрутила головой:
— Да, боится. Очень… Слушай, как бы он нас не выдал…
Я ничего не ответил. Только вновь зашоркал по доскам…
…Весь следующий день мы, осмелев, продолжали с короткими перерывами резать доски. Димка сидел в углу, опустив голову на руки, скрещенные на коленях. Мы практически не обращали на него внимания, охваченные лихорадочным нетерпением. Но вечером, когда мы остановились, а лагерь угомонился, доски начали шататься — а потом с тихим хрустом просели наружу, удерживаемые только кожаной обтяжкой.
— Всё, — выдохнула Дейна (резала как раз она). И мы снова оглянулись на Димку. — Слушай, мне его жалко. Он же не виноват… Мы ведь тоже боимся.
— Мы боимся и спасаемся, — ответил я. — А он боится и ссыт, лапки сложил… Дай-ка, — я взял у неё толу.
— Погоди, ты чего хочешь?! — она цапнула меня за плечо. Я молча освободился и перебрался к Димке, который встрепано вскинулся. Открыл рот. Вжался в доски так, что они скрипнули под его спиной.
Сказать честно?
Я собирался его убить. И не то чтобы очень пожалел. Просто… ну, не знаю. Я сел рядом с ним и, дёрнув за плечо, сказал:
— Слушай, мы сейчас уйдём. Не хочешь с нами, боишься — ладно, чёрт с тобой. Но крик не поднимай. Будь человеком, а?
Я встал и, не глядя больше на Димку, отошёл к Дейне. Присел и начал резать кожу — осторожно, оттягивая её и поглядывая наружу.
То ли по наитию, то ли ещё как, но дырку мы прорезали — в самый раз пролезть и, вывалившись в неё, плотно прислонили кожу на место. Посидели у колеса, прислушиваясь и присматриваясь. Дул ветер — сильный и тёплый, шумели неподалёку деревья. Небо было чистым. Я нашёл взглядом Полярную.
— Идём на неё, — шепнул я Дейне. — Пошли…
…До рощи за лагерем мы добрались без приключений. Там лично мне стало не по себе — отовсюду слышались стоны, вздохи, завывания. Неподалёку что-то плескалось, кто-то ревел. Будь моя воля — мы бы забрались куда-нибудь на дерево, заночевать. Но в том-то и дело, что сейчас вопреки разуму нужно было как раз идти ночью.
Дейна, конечно, тоже боялась, хотя я и отдал ей толлу — какая-никакая, а защита. Но шла следом молча и бесшумно, никак не реагируя на все угрожающие звуки. Да, если вдуматься, большинство из них вряд ли были угрожающими на самом деле…
…Я провалился в грязь по колено, ткнувшись в тростники. За ними тихо плескалась вода.
— Река, — сказала за моим плечом Дейна. Я раздвинул камыш.
Перед нами в самом деле была речная поверхность, в которой ярко отражалась луна. До соседнего берега — шелестящей чёрной стены таких же, как здесь, камышей — был омметров сто. Но по этой глади неспешно крейсировали отлично видимые теперь источники того самого плеска и рёва.
Крокодилы. Или что-то вроде. Их было много, и были они офигеть огромные.
— Вот твари, — процедил я. — Отмель… пошли, Дейна, ниже по течению, там глубина… и их там не должно быть…
Мы полезли через камыш, то и дело проваливаясь в грязевые ямы, но при этом стараясь не слишком шуметь. Какая-то здоровенная тварь с визгом, рёвом и хрюканьем рванула мимо нас откуда-то из грязи — мы едва не рванули с таким же визгом в другую сторону.
— Кабан? — выдохнула Дейна, держась за моё плечо. — Какой огромный…
— Энтелодон, — вспомнил я название водных кабанов. — Он неопасный… — вот в этом я как раз не был так уж уверен. — Пошли, пошли…
— Эти сволочи плывут за нами, — Дейна указала толлой на воду. «Сволочей» во множественном числе я не увидел, но один крокодил действительно плыл параллельным курсом. То ли по своим делам, то ли умея в виду нас.
Река стала ещё шире (хотя и ненамного), а крокодил внезапно наддал и ушёл вперёд с сильным отрывом. Мы переглянулись, и я вошёл в воду первым, разгребая её руками перед собой. Когда стало по живот — оттолкнулся и поплыл. Дейна быстро нагнала меня и двинулась рядом, ритмично взмахивая руками — в одной был зажат нож.
Нельзя сказать, что я не боялся. Но страх был каким-то глухим и не особо беспокоящим, словно боль в заживающей ране.
Никто не тронул нас на этой переправе. Никто и не заметил того, как мы, тяжело дыша — не от усталости, а от волнения — выбрались на берег и исчезли в камышах…
Если честно, это всё не очень походило на Иран, который я себе представлял как равнинную пустыню. Вместо этого мы шли через субтропический лес, поднимаясь постепенно вверх и вверх, а с проплешин впереди поднимался горный хребет.