Алексей Гравицкий
ПУТЬ ДОМОЙ
Путь домой, путь домой,
Если мы придем домой…
Мы помянем этот ветер.
Если мы придем домой.
Нет дороге окончанья, есть зато ее итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Из кустов торчала кривая ослиная морда и мерзко улыбалась. Бред какой…
Замутило. К горлу подкатил тошнотворный ком. Значит, перепрыгнул. Это когда просто со слоя на слой переходишь — ничего. А когда перескакиваешь из одной червоточины в другую, чаще всего тошнит. Поначалу было совсем паршиво: выворачивало наизнанку. Со временем научился сдерживаться. Но ощущения так себе.
В голове глухо гудело, мысли разметало мелкими острыми бессодержательными осколками. Я тряхнул башкой и попытался упорядочить хоть что-то, вспомнить, выстроить, расставить по местам.
Была вспышка. Хлопок по ушам. Потом эта гнилая улыбка перед глазами. И оцепенение.
Так всегда. В смысле, вспыхивает всегда, и ощущение сродни тому, что испытывает рыба, выброшенная на берег — тоже всегда следом приходит. Во всяком случае, у меня так.
Вот по ушам хлопнуло первый раз. Наверное, потому что на прошлом слое не было звуков, а здесь вернулись. Где это «здесь»?
Я сделал шаг, пошатнулся, но удержался на ногах. Осел продолжал улыбаться и не двигался. Он и не мог. Бронза потемнела, подернулась зеленью, между ноздрей засох белесый шлепок — привет от местных пернатых. Интересно, какому ослу вшпилило в голову ставить памятник ослу?
— Rūp pận,[1] — мягко проговорили за спиной.
— Что?
— Статуя, — напевно с мяукающим тайским акцентом повторила Звездочка.
В последнее время моя спутница наблатыкалась говорить по-русски значительно понятнее. Или я просто привык к ее лепету. А может, и то и другое: все-таки почти полтора месяца прошло как мы так скачем.
Отвечать на очевидное я не стал. Подошел ближе и раздвинул ветки кустов. При ближайшем рассмотрении памятник оказался сложнее. На спине у осла стояло нечто напоминающее собаку, на бронзовую псинку взгромоздился такой же кот, а на загривке у кота размахивал потемневшими крыльями петух.
Зверье выглядело довольно корявым. Не то время изуродовало, не то скульптор, что это когда-то сотворил. Но сюжет угадывался вполне явственно.
— Бременские музыканты, — вернул я Звездочке ее очевидность, кивнув на уродливый монумент.
Звезда зябко повела плечиками.
— Это Бремен? — промяукала она в своей обычной манере.
У тайцев удивительный язык, что бы они ни говорили, звучит как-то по-кошачьи. Но разобраться в нем и научиться произносить хоть что-то — выше моих сил. Я еще тогда, до всеобщей спячки, пытался, но понял, что для меня это неподъемный труд. Как говорить на языке, где все зависит от интонации? Где одно и тоже слово, сказанное чуть иначе, меняет смысл? Это не английский, где «mother» — «мама», а «fuck off» — «от…» пардон, «отвали». У тайцев все иначе. Ты думаешь, что сказал спасибо, а на тебя лезут с кулаками, потому что ты ударение не туда поставил и, оказывается, сам того не желая, человека обидел.
Говорят, живое общение позволяет лучше выучить язык. Возможно. Но мы со Звездой общаемся полтора месяца, а мои познания в их тайском мяу-мяу по-прежнему на нуле. Зато Звездочка молодец — по-русски говорит, конечно, так себе, но мысль передать может. А это главное.
— Хрен его знает, — хрипло ответил я, отвернулся от криворожего осла и неспешно зашагал по тропинке между кустов.[2]
Кто ж его теперь разберет: Бремен это или не Бремен. Я и раньше не сильно понимал в географии. Для меня вся Европа на одно лицо. И Бремен этот на карте не покажу, искать надо. Но музыканты точно бременские: мультик-то советский, в отличие от тайской Звезды, я наизусть знаю.
Мысли постепенно переставали скакать с одного на другое. Бессмысленный поток ассоциаций сбавил темп, голова потихоньку очистилась. Я вдохнул полной грудью прохладный воздух, остановился и снова огляделся. Теперь уже осмысленно.
Чуть позади и справа осталась слепящая стена золотистого свечения, из которого мы вышли. Что находилось там, за светом, разглядеть с такого расстояния было решительно невозможно. Если интересно, то нужно подальше отойти. Тогда свет теряет силу, перестает слепить, становится полупрозрачным.
Кругом буйствовала растительность. Кусты и деревья здесь пёрли со страшной силой. И неудивительно — под ногами сквозь пожухлую траву и наметенный слой земли кое-где проглядывала брусчатка. За кустами и деревьями виднелись потрепанные временем стены низкорослых кирпичных и каменных домов.