Не удалось избавиться от одной напасти, как меня настигла другая — и теперь уже более серьезная — к моим обязанностям прибавилось и вычищение конюшен. Лучше бы я вылизала весь замок языком. Складывалось ощущение, что эти эльфы знали мои слабые места, и били аккурат по ним. Я же терпеть не могу их, я же до усрачки боюсь этих скотин. Прям вот со второго дня моей каторги меня уже начали пытать, что же будет потом?
Правда на этот раз мне помогал эльф, не только тащить воду, но и успокаивал лошадей, держал их, пока я чищу их стойла. Хотя, я же ездила верхом, но тогда со мной были рядом Эктелион, а потом и Гилдор. Безумно красивые, но оказались предателями. За время, что я чистила конюшни, я попрощалась со своей жизнью десятки раз, а сердце отказывалось возвращаться в тело. Эльф еще и поиздевался над моим страхом, правда не в унизительной форме, но и это не придало уверенности.
Когда в конюшне стало заметно чище, эльф вывел меня на свежий воздух, а за мной все еще шел запах навоза, в которой я успела еще и измазаться. Что за место такое, что даже свои конюшни запустили, у них тут женщин что ли нет? Или они у них ценный экспонат и эксплуатируют только женщин из людей? Какая к черту разница, делай свое дело и молчи!
— Мне нужно умыться. Я задыхаюсь от своего запаха.
— В камере есть вода.
— Я должна искупаться, отведи меня в пещеру.
— Тебе туда нельзя.
— Я умоляю, — щенячьи взгляд не пробрал провожатого, тот лишь сказал, что спросит у лорда, но тут и к гадалке не ходи, понятно, что мне откажут. Своего вердикта я дожидалась в камере, и была крайне удивлена, узнав, что мне разрешили.
Я начинала понемногу привыкать к такой жизни, мирилась с тем, что каторга эта продлиться до конца моих дней, не верила в справедливость и уже не ожидала помощи. Все происходящее воспринимала как должное: так должно было случиться, в этом я почему-то не сомневалась. Две недели прошли незаметно и хоть я и была на птичьих правах, но меня не били, относительно нормально кормили и вообще, не обращали на меня внимание. И меня такое отношение вполне устраивало, даже мое жилище начало нравиться: там появился небольшой стол, а недавно удалось нарвать цветы близ конюшни, появилась и другая одежда, хоть и мужская и явно поношенная, но немного теплая, холод не был уже так страшен. Ночью приносили горячие камни, обёрнутые в ткань и ставили в мое гнездо, было тепло, и они долго не остывали, да и мыться уже отпускали, и я, естественно, пользовалась этим каждый вечер. Но все же — это было не то, совсем не то. Ничего из перечисленного не могло заглушить ужасной боли от понимания, что я не увижусь с матерью. Как же хотелось снова ощутить тепло ее рук, утонуть в объятиях, почувствовать ее заботу. С каждым днем мне казалось, что ее образ меркнет в моей памяти, и я раз за разом пыталась вытянуть из своей дурацкой памяти любые, хоть самые незначительные воспоминания, чтобы ее образ не стерся окончательно.
Но все изменилось на шестнадцатый день моего заключения, все относительно нормальное отношение объяснилось в один миг. Закончив прибираться, эльф и я, на ходу жуя лепешку, направлялись в конюшни. Снаружи царило оживление, кто-то приехал, а это значило, что в комнатах теперь у меня работы прибавится. Неужели к ним прибыли гости, кто посмел сам шагнуть на территорию страха и агрессии, на землю тех, кто за просто взгляд кинет тебя в тюрьму. Так, не отвлекаемся, не отвлекаемся. Я глубоко вдохнула свежего воздуха, ведь впереди часы вони и грязи.
— Морнэмир, — рявкнул очень знакомый голос. Оказывается, так зовут моего сопровождающего, а я и не знала, он резко обернулся, я последовала его жесту. С коня соскочил ужасно злой лорд Келегорм и направился к нам, эльф как-то сник, а у меня внутри начала нарастать буря. Ой, не к добру все это. Сереброволосый остановился и дышал рвано, сверкая глазами, и я сейчас не шучу. — С тобой я позже разберусь, зови Куруфина в темницу, а ты, — он перевел взгляд на меня, а затем резко схватил за горло, сдавливая, — пойдешь со мной.
И потащил меня, я не знаю, законно ли это вообще, да и не задумывалась, пока старалась отцепить его руку от своей шеи, но мне оставалось лишь схватиться за его локоть, чтобы просто не задохнуться, или же не упасть спиной на землю. Он тащил меня, а я еще успевала переставлять ноги, они путались, кандалы гремели, а с глаз уже начали ползти слезы.
— Пожалуйста, — хрипнула я, — отпустите.
— Я разрешил тебе говорить? Разрешил или нет?
— Нет.
— Нет, что?
— Что нет?
— Нет, господин!
Он, наконец, меня отпустил, шлепнул о холодный пол, благо, головой не ударилась. Как же я быстро привыкла к хорошей жизни, а этот эльф в минуту вытряхнул из меня все спокойные дни, заставил вернуться в реальность, заставил вновь вспомнить, что я — пленница. Лорд на минуту растерялся, смотря куда-то сквозь меня, но быстро пришел в себя — и понеслась! Он крушил все, что попадалось ему под руку, я лишь успела отползти к стене, потирая шею, а он крушил, так нас и застал тот самый лорд Куруфин.
— Ты уже вернулся, — голос эльфа был тих, я оглянулась в надежде на его милость, но он выглядел сам не лучшим образом, словно был болен. Конечно, простудишься, когда щеголяешь в кузнечном фартуке с голым торсом. Анна, твою же налево!
— Вернулся? Вернулся, — как-то шепотом проговорил другой, такой его тон заставил пробежать мурашки по спине и я сильней вжалась в стену, нелепый жест в попытке спастись.
— Как охота?
— Какая разница! Какого Моргота ты тут развел? Как это понимать, ты рехнулся, братец мой?
— Ты с коня свалился, Турко, — теперь зол был и другой эльф, а я чуть слышно выдохнула, даже стараясь не дышать вовсе, чтобы на меня не обратили внимания, — что ты устроил? Вернулся с охоты, так, будь любезен, убери все в кладовую, иначе мясо протухнет.
— Тебе мозги в кузнице совсем отбило. Я тебя спрашиваю, что ты тут развел? Тебе неясно, что это темница, балрог тебя дери, а не постоялый двор. Что это? Что это такое? — он поднял чашку с цветами и бросил его в стену, аккурат над моей головой, я вскрикнула, что стало моей ошибкой. Лорд Келегорм заметил меня, и подошел, — ты дал ей свою одежду, — миг, и рубашка разорвана, я стараюсь как-то прикрыться, отбиваться, на что опять получила хлесткий удар. Мать моя честная.
— Остынь, Туркафинвэ, сейчас ты ведешь себя подобно орку.
— Мой братец совсем из ума выжил! Что ты ее сразу в свои или в мои покои не отвел, или же не вручил земли. Она — враг, а ты ей еще и свою одежду отдал.
— Враг у нас один.
— Сущностей сотни у этого врага.
— Она неплохо справляется с работой, а в тюрьме быстро бы умерла.
— Тебе должно быть без разницы на нее.
— Хватит уже, — Куруфин тихо проговорил, тихо и кажется устало, но не мне об этом судить, от пощечины эльфа я оглохла на одно ухо, а если он будет так кричать, оглохну и на второе, — ты ведешь себя смешно и глупо. Отпусти девушку, не калечь ее, пусть работает, я за две недели в ней ничего плохого не замечал и не видел.
— Ты не выходишь из своей кузницы, откуда тебе знать.
— Если бы я не следил за всем, что происходит, Химлад давно бы перестал быть Химладом.
— О, как заговорил мой младший брат. Это она на тебя так влияет?
— Мне уже надоела эту пустая болтовня, у меня дел по горло. Советую и тебе заняться чем-нибудь полезным. А ты возвращайся к своим обязанностям.
— Ты что? Что ты такое говоришь?
— Я все сказал, — Куруфин развернулся и вышел, оставляя меня наедине с монстром. Его рука все еще сжимала мое одеяние, точнее то, что от него осталось. Если я и раньше боялась, то это был детский страх, сейчас, когда эльф рассматривал меня с горящими глазами, дикий страх обуял меня полностью.
— Ты даже не представляешь насколько сильно я хочу сломать твою шею, избить тебя до потери пульса своими собственными руками.
— Так давайте, — уж лучше так, чем терпеть каждый раз унижения. Эльф недобро усмехнулся, как-то даже слишком аккуратно запахнул мою одежду и даже этот его жест был наполнен злобой, а меня затрясло пуще прежнего.