— Бывает… — нехотя ответил больной и отвалился на вещевой мешок, подложенный под голову.
Разговор внизу продолжался.
Плотник задавал вопросы, переспрашивал, доискиваясь подробностей; рассказчик, возможно, больше ничего не знал, но от ответов не уклонялся. Придумывал ли он их сам или кое-что ему было известно, трудно было понять.
— А кто же его допрашивал: офицер или, может быть, генерал? — спросил плотник.
— Генерал, — твердо ответил старичок. — Разве бы кто другой мог такой суммой соблазнять? Эва, сто тысяч! Гляди, еще золотом.
— Золотом?
— Золотом, — подтвердил старичок. — А ему хоть миллионы давай, все равно отказался бы.
— Экось на какое дело соблазняли: продай, дескать, самого себя, — значительно поглядел плотник на окружающих и покачал головой. — Ах до чего же хитер враг! Продай ему свою душу. А как человек после этого на себя всю жизнь смотреть будет? Ведь жизнь-то, она вон какая. Тут тебя и солнышко пригреет, тут и детишки свою радость принесут, да ведь и работа, она тоже веселит. Разве ж миллиона это стоит, а?
— О чем говорить! — качнул головой старичок.
— Таких людей, — продолжал плотник, — как этот самый из Одессы, я бы председателями колхозов назначал.
— Вы больных не любите! — послышалась неожиданная реплика с верхней полки.
— Дак а зачем же больных, мы про здоровых говорим.
— Бывает… — опять донеслось с верхней полки.
— Бывает, и курица летает, — хихикнул старичок.
— Однако закусить надо, — сказал плотник и начал развязывать мешок. Он вынул оттуда буханку хлеба и кусок сливочного масла, завернутый в белую тряпицу. Отрезав большой ломоть хлеба, протянул старичку. Тот принял это как должное, может быть, как плату за свой рассказ. Плотник отрезал и себе хлеба, намазал его маслом и стал медленно жевать.
В вагоне царило молчание. Поезд, монотонно постукивая колесами, двигался по снежным полям.
— Экие просторы у нас! — взглянув в окно, сказал плотник. — Фашист-то, вишь, хотел сюда прийти. Больно прыткий. Вот и прыгает сейчас назад. Эх, голова неумная. Дура, говорю, голова. Хотел всю Россию завоевать. А как ты ее возьмешь, когда у нас вот такие люди, как этот самый из Одессы. Поди согни его — не согнешь. Хочешь хлебца с маслицем? — вдруг обратился он к больному, тяжелый кашель которого доносился все время с верхней полки. — На-ка вот, я тебе намажу. Покушай, тебе смягчит там. Дюже ты кашляешь.
Плотник протянул ему ломоть хлеба с маслом.
— Мне сейчас сходить, — сказал больной. — Дома откормлюсь, поправлюсь.
Хлеб он, однако, взял и стал есть.
— Откуда ты сейчас? — спросил плотник.
— Из госпиталя.
— На поправку, значит, после болезни? Так… А потом куда же?
— А потом опять в Одессу. Будем обратно отбивать.
— В Одессу! — встрепенулся плотник.
— В нее самую.
— Ты что же, там тоже был?
— Был.
— Так ты, может быть, и про этот случай слыхал?
— Слыхал.
— А чего ж ты молчал?
— Слушал, какую легенду папаша рассказывает.
— Ты меня не трожь, сам расскажи, коли лучше меня знаешь, — проворчал старичок — «Легенда»!
Он обиженно замолчал. Сидел нахохлившись, раздосадованный неожиданным вмешательством.
Плотника, должно быть, сильно разбирало любопытство. Он начал теперь расспрашивать больного.
— А скажи, пожалуйста, — обратился он к нему, — неужели так сто тысяч и выложили?
— Нет, вообще предлагали деньги. Какие там сто тысяч! Это он придумал, — поглядел сверху больной на старичка.
— Сто тысяч! — сердито отрезал старичок. — Откуда ему знать? Сказано, сто тысяч! — Он демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно.
— Ну сто, так сто, — усмехнулся больной. — Спорить не буду.
— И не спорь, коли не знаешь.
— Это что же, значит, ему сам генерал такую сумму надавал? — задал новый вопрос плотник.
— Не генерал, а просто офицер. Обер-лейтенант.
— Обер-кондуктор, может, еще скажешь, — совсем рассердился старичок, обиженный, что оспаривают его рассказ. — И чего ты его слушаешь! — накинулся он на плотника. — Мелет человек что ни попадя. Сказано тебе — генерал, значит, так и есть.
— Погоди, — отмахнулся плотник. — А что же, его били здорово? — обратился он опять к больному.
— Били.
— А чем били?
— Уж я не помню чем. Всем били. Уродовали.
— А что я говорил! — обрадованно воскликнул старичок. — Я разве не говорил, что его пытали? Его пытали, а он молчал.
— Верно? Молчал? — переспросил больного плотник.