С величайшим трудом артисты добрались до центра, где располагалась комендатура. У коменданта взяли направление в полицию, чтобы им отвели квартиру в частном доме.
В полиции (говорить или нет?) секретарь, весьма молодой человек, к которому обратились артисты, первым делом предложил им купить полдюжины лионских носовых платков. (Петр Петрович купил их, чтобы не осложнять отношений с полицией.)
Другой полицейский, тоже юношеского возраста, усевшись за кучера, с гиком погнал лошадей по улице. Странное дело! Толпы торгующих поспешно расступались. Власть все-таки есть власть, хоть и временная, образовавшаяся на развалинах старой.
Разбитной кучер-полицейский по пути на минутку останавливал лошадей и успевал заключить коммерческие сделки с подбегавшими к нему торговцами.
— Бритвы Золинген. Вне конкуренции. Сто!
— Беру семьдесят пять.
— Восемьдесят, и не леей меньше.
— Беру.
— Две сотни пачек сигарет.
— Беру.
— К вечеру доставлю.
Петр Петрович только ахал и качал головой. Капиталистический город начинал пугать его.
Квартира в частном доме явилась новым испытанием для артистов. Хозяин квартиры, крупный коммерсант парфюмерных товаров, выставил на стол дюжину разнообразных флаконов с духами, утверждая, что все они доставлены непосредственно из Парижа. Один флакон он тут же, очевидно в целях рекламы, подарил Катеньке.
У Петра Петровича и Ивана Степановича он осведомился, нет ли у них табаку.
— У вас тоже недостаток табаку? Мы вам дадим пачку, — с готовностью предложил добряк.
— Ах нет, — поморщился коммерсант. — Вагон, полвагона. Я — оптовик.
Это был действительно какой-то сумасшедший город. Город, ничего не производящий, самозабвенно торгующий, покупающий и продающий все что угодно.
За обедом, которым угостил актеров гостеприимный коммерсант, Петр Петрович выразил удивление, что в городе так много торговцев.
— Да, у нас почти все торгуют. Сюда съехались со всей округи. Кто спасался от немцев, кто от вас. Искали какой-нибудь тихий городок в стороне. Приехали с капиталами. Что же прикажете здесь делать, как не торговать?
— Но позвольте! Кто-то должен производить предметы, которыми торгуют.
— Производят в других городах, в деревнях, а мы торгуем.
— А кто же покупает, если все торгуют?
— Да сами же мы покупаем и торгуем друг с другом.
— Непонятно. Разве так можно, ничего не производить и только торговать?
— Почему нельзя? Я, например, куплю партию духов по пятнадцать лей за флакон, а продам по пятнадцать с половиной. Уже барыш. Могу есть хлеб с маслом. Торговец, которому я продал, продаст другому по шестнадцати. Тоже живет.
— Хорошо. Кто же в конце концов покупает?
— А деревня на что? Деревня и продовольствие поставляет и покупает все, что предложим.
— А еще кто?
— Помещики. Тоже поставляют нам продукты, и мы им доставляем, что им угодно.
Петр Петрович был совершенно обескуражен сообщением хозяина. Ну и заграница! Плут помещик, город, где все надувают друг друга, все торгуют и никто ничего не производит, что же это такое? Вот сидит с ними за столом приятный на вид человек, они у него на постое, солидный господин, солидно разговаривает, смеется, а ведь в душе, наверное, думает: что бы им такое всучить?..
Где же честь? Совесть? Что здесь не продается?
Потрясенный Петр Петрович, сославшись на головную боль, вышел из-за стола и рано улегся спать.
Утром артисты прошлись по городу.
Торговля бушевала вовсю. На окраине торговцы окружали крестьянские воза, покупали все оптом, отчаянно торгуясь и перебивая товар друг у друга. Те, кому удалось купить из первых рук, перепродавали с наценкой другим оптовикам. Те в свою очередь развозили товар по магазинам, по палаткам.
— Капитализм! — шутили актеры.
Петр Петрович задыхался от негодования, глядя на торговое безумие, и все-таки не удержался и купил с рук приглянувшиеся ему часики в подарок сестре Агнии Петровне. Часики намертво встали ровно через полчаса. Он долго разыскивал обманщика — того и след простыл.