Шутки в сторону, положение трагическое. Предположим, вы военный человек: что бы вы сделали на месте артистов, оказавшихся такой ситуации? По вас бьют из автомата. Дорога неширокая. Слева скала, справа обрыв, развернуться негде, да и не успеете. Логика подсказывает: надо пробиваться вперед, пусть с потерями, с жертвами, но вперед. А как посоветуете поступить моему подразделению актеров, вооруженных одним охотничьим ружьем? Что прикажете делать Петру Петровичу, отвечающему за жизнь людей: повернуть ли экипаж обратно или устремиться вперед? На первый взгляд поступки его могут показаться противоречивыми. Прежде всего, очевидно от неожиданности, он бросил вожжи, порываясь сползти из экипажа на землю.
— Куда вы? — крикнул Иван Степанович, он тоже несколько растерялся, но все-таки успел взять старую охотничью двустволку на изготовку.
— Иван Степанович, стреляйте, стреляйте скорей! — истошным голосом закричал Петр Петрович. — Вон он, вон он! Господи! Вон он, немец! Настоящий немец, фашист!
Последовавшие вслед за тем два выстрела из обоих стволов охотничьего ружья всколыхнули горы. Эхо заметалось в ущельях. Дробь черканула по кустарнику, кажется, несколько далековато от того места, где скрывался немец. Странно, что лошади, услышав два громоподобных выстрела из ружья, не только не понесли, но даже не стронулись с места.
Эти выстрелы из коляски произвели, судя по всему, на скрывавшегося за кустарником фашиста такое сильнейшее воздействие, что он отбросил автомат в сторону и поднял руки.
— Мы взяли пленного! — воскликнул удивленно Петр Петрович.
Коляска подкатила к фашисту.
— Подозрительно, что он так легко сдался, — с опаской поглядел на него Петр Петрович. — Не обвешан ли он гранатами?
— Дорт… Дорт, там стойте! — кричал он пленному. — На месте! Вер зи зинд? Кто вы такой?
— Их билль эссен, — мрачно прохрипел немец.
— Ничего, подождет, — сердито сказал Иван Степанович и, обращаясь к пленному, скомандовал: — Комт! Вперед!
Фашист понуро зашагал перед коляской. Ехать пришлось во много раз медленнее, чем прежде. Петр Петрович предложил (и с ним не мог не согласиться Иван Степанович):
— А не посадить ли его нам, голубчика, вместо кучера? Иначе мы до ночи не дойдем.
Так и сделали. Немца посадили на облучок, дали в руки вожжи. Иван Степанович уткнул ему в спину дуло охотничьего ружья, как грозное предостережение против всякого рода подвохов с его стороны. Пленный оказался неплохим кучером. Он со рвением выполнял свои обязанности. Лошади побежали бодрей. Вскоре стали попадаться наши солдаты, машины, повозки. Расспрашивая встречных, добрались до штаба дивизии — он находился несколько в стороне от шоссе, на склоне горы. Очевидно, раньше здесь был какой-то санаторий. Несколько зданий пряталось за деревьями.
Коляска лихо подкатила к штабу, удивив часового: он увидел чудных полуштатских людей, вылезавших из экипажа, которым управлял фашист, и чуть не выстрелил в воздух из автомата, чтобы поднять тревогу.
— Одну минуту, голубчик! — приближаясь к нему, проговорил Петр Петрович.
— Стой! Ни с места! — закричал часовой. — Пароль?
— Какой же пароль, голубчик? Мы артисты. Это еще более озадачило часового.
Неизвестно, какой оборот приняли бы дальнейшие события, если бы в окне не мелькнуло чье-то лицо и сейчас же скрылось. Вслед затем в дверях появился лейтенант с удивительно ярким румянцем на щеках. Он махнул рукой часовому:
— Пропусти их. Генерал приказал.
Артисты во главе с Петром Петровичем проследовали в дом за лейтенантом. Немца оставили у коляски, очевидно полагая, что отсюда-то ему трудно сбежать.
Однако беспокойство за пленного не покидало Петра Петровича.
Войдя к генералу и едва поздоровавшись с ним, он сказал:
— С нами пленный. Я надеюсь, он не сбежит, пока мы здесь находимся? Было бы очень жаль. Он, наверное, разведчик.
— Какой пленный? — удивился генерал, — Да и вообще, кто вы такие?
— Мы артисты, находимся в подчинении политотдела фронта. А догоняем мы вас с самой Умани.
— С самой Умани? — не понял генерал. — А зачем вам догонять нас?
— По плану мы должны выступать у вас в частях с шефскими концертами. Вот наши документы. — Петр Петрович поспешно вынул бумаги и показал генералу. При чтении предписаний улыбка скользнула по его лицу, весьма моложавому, украшенному светлыми усами.
— Очень приятно! Клязьменский, — назвал он свою фамилию и еще раз пожал всем руки. — Раздевайтесь. Будьте гостями. Соломахин! — крикнул он в другую комнату.