— Сын вернулся?
— Сынок! — тихо отозвалась тетка Галина, жаждущая сочувствия.
— Значит, он теперь с большевиками пошел! Нескрываемая неприязнь прозвучала в словах соседки.
— На генерала пошел. Генерала, говорит, разобьем, вот какое дело! — вздумала похвалиться Моторная.
— Да уж и разобьет.
— Пойдут всем войском через Сиваш, напролом. Сила их видимая-невидимая!
— Голодраное войско! — свирепо пробурчала Антипенко.
С другой стороны подходила старая Кубариха, в которой было что-то сходное с прозвищем.
— Несчастная, сиротливая твоя головушка, — запела она хриплым, надтреснутым голосом, напоминавшим вороний клекот. — Спутался, знать, твой сын с нехристями.
— Чем же несчастная, — отозвалась тетка Галина. — Эва, на генерала сын пошел! Говорит, разобьем.
— Что же они теперь, Сиваш, что ли, будут переходить?
— Будут. Послали они ему бумагу — или сдавайся, или пуху от тебя не останется.
— Хоть бы потопило их всех, окаянных. Нанесло на нас нечистую силу.
— Ты моего сына не тронь! — вдруг визгливо крикнула тетка Галина. — По мне, лучше бы тебя на свете не было, ворона поганая. Сказано вам, генерала разобьют! — с раскрасневшимся заплаканным лицом повторяла она.
Переглядываясь и покачивая головами, соседки покидали двор.
— Придет, напросится, намолится еще у нас, — прошипела Кубариха. — Шиш получит…
VI
Прожекторы белых походили на слепых, тщетно стремящихся что-нибудь разглядеть. Они упорно бросали снопы лучей в туман, в ночь. Туман густо осел над Сивашем. Он казался белой огромной горой, от которой отскакивали лучи прожекторов, как лезвия шашек, уткнувшиеся в камень. Прожекторы настойчиво продолжали обшаривать землю. Белые, очевидно, надеялись кое-что увидеть, разгадать какие-то тайны, а может быть, и запугать этим щемящим, везде проникающим светом.
Но туман…
Красноармейцы шли, касаясь локтями друг друга. Холодная, ледяная вода, сейчас же затопившая ботинки, в первые минуты омертвила ноги, стянула их, навесила тяжелейший груз и повлекла вниз, в податливую пушистую топь. Но живая связь, проходившая от локтя к локтю, бодрила тело, ноги с силой поднимались и выбрасывались дальше, на полметра вперед.
Главное, надо было соблюдать тишину: не говорить, не кричать, не звать на помощь, когда почва уходила из-под ног и тело плыло куда-то в мерзкую, холодную, страшную пропасть.
Справа, у Перекопа, поднялась жестокая канонада. Белые ждали там штурма в эту мутную ночь. Они разряжали сотни своих орудий, посылая снаряды в пустоту. К злобному вою беспокойных врагов присоединялись наши пушки, отвлекая внимание белых от Сиваша.
Кому могла прийти в голову мысль — погрузиться в маслянистые воды Сиваша и идти по дну моря пять, семь, десять километров? В молочную, слепую ночь, одетую наглухо туманом, двинуться в неизвестность, ступать онемевшими, усталыми ногами по вязкой топи, падать в ямы, в подводные пропасти, захлебываясь в вонючей жиже? Иметь с фланга врага, пожалуй, более страшного, чем гром пушек, — воду, которая в любой момент могла появиться, подкатиться под ноги, все смешать, перепутать, посеять панику и утянуть тысячи людей в пучину? Иметь против себя стихию, технику и опытного противника? Наткнуться у берегов на колючки проволочных подводных заграждений, повисать на них молча, без стона, без крика, без зова на помощь?
Но враги услышали.
Иван Моторный промок до пояса. Он дважды падал, оступаясь и попадая в топь. Падая, старался опереться одной рукой, высоко вскидывая другую с винтовкой и употребляя все усилия, чтобы не подмочить патроны и ручные гранаты, опутывавшие грудь. Торопился подняться, чтобы не утерять руку соседа. Белый пар тумана плавал перед глазами, скрывая все, разделяя бойцов. Каждому казалось, что он один в страшном море, затерянный и одинокий. Только касание рук удостоверяло, что рядом — люди.
— Сколько мы прошли? Ничего не известно, ничего не видать, — шепнул Моторному сосед. — Скорей бы земля, что ли!
— Сейчас должно мелеть, — ответил Моторный. — Мы подались немного вправо и выйдем в заливчик.
— Они, черти, даже прожекторы потушили. Не ждут! — опять шепнул сосед. — У Перекопа…
Он валится вперед, взмахивая винтовкой, и хрипит, беспомощно барахтаясь где-то внизу. «Проволока!» — догадывается Моторный, почувствовав ее прикосновение к ноге и отступая на шаг, чтобы не утерять равновесия,