— Он обдумывает, какую бы ему школу осчастливить.
— Брось!
— Ты ведь кончил на «посредственно»? — спрашивает его Шевяков.
— Ну и что же…
— Нет, я так просто спросил.
— Ты ему объясни, в какой школе сразу выпускают полковников, — не унимается веселый Кузнецов.
— Брось, Колька!
Школьники сидят на партах, подают реплики и смеются. Курильщики вынимают портсигары и закуривают. Они это делают сейчас открыто, не боясь, что войдет учитель и призовет к порядку. Может быть, некоторым из них кажется, что со свободно выкуренной папиросы начинается самостоятельная жизнь. Все разодеты ради торжественного дня, чувствуют себя несколько принужденно и необычно, подчеркнуто вежливы друг с другом. Здороваясь, кто-то говорит другому: «Как себя чувствуешь, старик?» — «Благодарю, как ты?» Но вся эта манерность разлетается тотчас же, как только соберутся в кружок. И вот уже оживленно разговаривают, спорят, и громкий смех их сотрясает гулкие стены класса.
— А я сегодня встретил Людмилу, — сказал Кузнецов. — Просила всем кланяться.
— Почему кланяться? Разве ее сегодня не будет?
— Нет, не будет, она уезжает.
— Уезжает?
— У нее отец военный. Его переводят.
— Но она говорила, что семья пока остается, — сказал Шевяков. У него был необычный, растерянный вид. Он даже машинально взял из чьего-то протянутого портсигара папироску. Он никогда не курил, ребята удивленно глядели на него.
Неловкое молчание.
В это время более чем кстати в класс вошел математик. Увидев группу собравшихся выпускников, подошел к ним.
— А, молодые люди! — воскликнул он, пожимая им руки. — Котидзо кай копнидзо. Сижу и покуриваю, как сказали бы древние эллины, — засмеялся он.
Математик был суховатый, строгий человек, но он так любил свой предмет и настолько увлекательно и интересно преподавал его, что на его уроках постоянно была напряженная тишина и легкий вздох сожаления вырывался у учеников, когда кончался урок. И причина этой тишины была отнюдь не в строгости и педантичности учителя.
— Котидзо кай копнидзо, — посмеивался математик. — Ах, молодые люди! Молодые люди!
— Пожалуйста, Николай Григорьевич! — молниеносно раскрылись перед ним портсигары.
— Да я ж не курю. Буду я себя отравлять этой гадостью.
— Закурите, Николай Григорьевич. Шевяков и то вон закурил, — подмигнул товарищам Кузнецов. — Шевяков! Где же Шевяков?
Но Шевякова уже не было в классе. Никто не заметил, как он вышел.
— Шевяков, говорят, идет в военную школу, — сказал математик.
— Шевяков! Где же Шевяков? — оглядывались ребята.
— Шевяков — способный математик, — сказал учитель, оценивая школьников со своей точки зрения.
— Фрунзе, — сказали ребята. — Мы его зовем Фрунзе. Он увлечен Фрунзе. He может о нем равнодушно говорить.
— А вы, Альфин? — спросил учитель.
— Я в артиллерию, Николай Григорьевич!
Альфин смущенно улыбнулся. Это был тихий, спокойный ученик, любимец математика.
— За вас я не беспокоюсь, — сказал учитель. Он похлопал его по плечу. — В артиллерии вам в первую голову понадобится математика. Вы молодец, Альфин. Некоторые молодые люди, — хитро улыбнулся он, оглядывая собравшихся, — недооценивают математики…
— Вы на меня смотрите, — комически развел руками Кузнецов.
— Почему на вас, мало ли я на кого смотрю.
— Мне показалось, что вы на меня посмотрели.
— У вас же «хорошо» по математике. Конечно, это не «отлично». «Хорошо», мой друг, это, конечно, не «отлично». А у вас могло быть «отлично». Да-с!
— Я же говорю, вы на меня посмотрели.
— Как хотите, так и думайте. Вы, я слышал, собираетесь в авиацию, Кузнецов?
— Да. А что?
— Я думал, что в авиации математика должна быть на «отлично».
— У меня там будет «отлично».
— Посмотрим, посмотрим. Вы увлекающийся человек и шутник. Вы большой шутник, Кузнецов! Если бы вы поменьше шутили, у вас, наверно, было бы «отлично». Вы любите острые словца. Хорошая дисциплина вам не помешает. Поверьте моему слову.
— А вы были на военной службе, Николай Григорьевич? — бойко спросил Кузнецов с явным желанием сшутить. У математика был самый штатский вид.
— А как вы думаете, Кузнецов? — не обиделся математик.
— Я думаю, что были, — не моргнув глазом, сказал Кузнецов. Все притихли, с улыбкой глядели на математика.
— Был, Кузнецов. Был, молодой человек, — серьезно сказал учитель. — Был, мой друг. Правда, особой храбростью не отличался, ордена не получил…
— Были на войне? — удивились ребята. Этого они никак не ожидали. Им просто трудно было представить математика в военной форме. Он был нескладен, сутуловат, с большой головой, непропорциональной телу. В их лицах сквозило недоверие. Они с нескрываемым любопытством глядели на него, как будто видели его впервые.