Потом вернулись назад и сели в трамвай.
— Я зашел вчера в военный магазин, — сказал Шевяков. — Порылся в книгах. Кое-что нашел.
— Что ж ты мне не показал? Я бы тоже купил, — беспокойно спросил Антипов. — А что ты купил?
— Кое-что по тактике, несколько старых номеров «Военного вестника», — пояснил он, — говорят, интересный, затем — уставы.
— А там еще остались такие книги?
— Как будто есть.
— Надо обязательно завтра купить.
Очевидно, жажда подражания была все-таки наследственной чертой Антиповых. Сын так же, как и мать, ревниво следил за Шевяковыми, может быть, даже хорошенько не сознавая этого.
Так они доезжают до места, слезают с трамвая и идут по улице. Они идут по улице, пересекают ее на углу и идут вдоль корпусов, которые занимают целый квартал. Они идут молча, сосредоточенно глядя перед собой, время от времени обмениваются одной-двумя фразами и опять молчат. Бесконечно длинное здание. Доходят до угла, поворачивают за угол, здесь такие же корпуса, но идущие перпендикулярно той улице. Шевяков подумал о Стендале. Замкнутый четырехугольник здания напоминал замок, высокие корпуса уходили в небо. Они ошиблись, пошли не в ту сторону, им пришлось обогнуть четыре стены и выйти почти к тому же месту, откуда начали свой обход.
Наконец нашли вход в школу, зашли в комендатуру за пропуском.
— Вам куда? — спросили их там.
— Нам узнать результаты. Мы подавали заявления.
— Вы получили извещения?
— Нет.
— Ждите извещений.
— Но нам хотелось бы узнать. Может быть, можно?
Дежурный берет трубку и звонит. Они глядят на его лицо, стараясь по лицу угадать, что ему говорят оттуда. Но лицо дежурного бесстрастно, это действует угнетающе на Антипова. Он побледнел, жалеет, что пошел узнавать, близость развязки пугает его. Он томительно ждет ответа. Дежурный, плечом прислонив трубку, что-то пишет. Оттуда, очевидно, не отвечают.
— Как фамилии? — вдруг кричит дежурный, отрываясь от трубки.
— Антипов и Шевяков, — хрипло говорит Антипов.
— А имена? Имена?
— Константин Антипов и Михаил Шевяков, — повторяет он.
Молчание.
Дежурный кладет трубку на рычаг.
— Сюда позвонят, — холодно говорит дежурный.
— Сюда позвонят, — повторяет Антипов, думая, что Шевяков не слышал.
— Я слышу, — кивает головой Шевяков.
Они разговаривают шепотом, боясь нарушить строгую тишину комнаты. Слышно, как тикают часы. Дежурный шелестит бумагой. Тишина становится все напряженней и напряженней. Антипов неосторожно переступил с ноги на ногу. Шум показался ему чудовищным. Затаил дыхание. Тяжело выдохнул. Дежурный не обращал на них внимания. Продолжал что-то писать. Хотелось дружбы этого дежурного. Хотелось предложить папироску, обнять его, назвать его как-нибудь — Коля или Вася. Он казался недоступным, суровым, из другого мира. Перегородка разделяла их. Он казался могущественным, непонятным. Почти благоговейно следили за его движениями, готовы были признать, что он пишет что-то очень важное, заслуживающее всеобщего уважения и внимания, они боялись помешать ему, не шевелились.
Так мучительно ожидание!
Когда прозвучал звонок, Антипов вздрогнул. Дежурный взял трубку, приложил к уху.
— Слушаю! — коротко сказал: — Есть! — и положил трубку.
— Приняты, — повернулся он к посетителям. — Оба приняты. — Внимательно посмотрел на них, как будто даже чуть улыбнулся. И снова склонился к бумаге, забыв о них.
Они на цыпочках, чтобы не помешать государственным делам дежурного, выходят из комендатуры, идут на улицу, останавливаются на тротуаре, вопросительно глядят друг на друга.
— Хорошая погода стоит, — говорит Антипов, — солнечные дни!
— Это верно, тепло, — кивает головой Шевяков.
— Сильное солнце. Не надо в Крым ехать. Свой Крым.
— Да, лето стоит…
— А помнишь, в прошлом году? Слякоть, дожди…
— Сырое было лето, я помню. Страшная слякоть.
— Ох, чертовски жарко, с меня пот градом катит. Духота! — вздыхает Антипов, вынимает платок и вытирает лицо. — Невозможная жара!
— Пойдем, — говорит Шевяков.
— Пойдем!
Они, однако, продолжают стоять на тротуаре, не двигаясь с места.
— Что же мы стоим? Надо идти, — зовет Шевяков.
— Ах да, пойдем!
Они идут, но Антипов вдруг останавливается и говорит: