Потом легла на деревянный топчан, стоявший в углу, и уснула как убитая.
Приснилось ли ей или это было наяву — до ее слуха донеслись звуки выстрелов. Вскочила, заметалась по избушке. Но все было тихо. Уже стемнело. Сколько же она проспала? Что сейчас — вечер, ночь?
Страх с новой силой охватил ее. Скорей, скорей отсюда! Лучше всего укрыться в лесу, где ее никто не заметит. Жилища — ненадежные пристанища во время войны. Она хорошо поняла это.
Бросилась из хаты и исчезла в кустах, окружавших поляну.
Минут пять спустя на поляну выехали верхами несколько человек, закутанных в плащи, и, увидев хату, остановились.
— Пан Ковальский, — недовольным тоном сказал один из них, являвшийся, по-видимому, начальником, так как все держались с ним особенно почтительно. — Не говорил ли я вам, что мы сбились с пути. Устройте ночлег хотя бы в этом доме.
— О нет. Мы найдем более удобное помещение, — ответил тот, кого называли Ковальским. — На пути еще будут имения.
— Хорошо, поедемте дальше, — последовал сухой ответ.
Всадники тронулись. Хата осталась сзади. Они поехали не в ту сторону, куда ушла Павла.
Она шла на восток.
Муж со своим министром двигался к югу.
Ее нашли два красноармейца-разведчика. Она лежала без движения у дороги. Платье было порвано и висело клочьями.
— Смотри-ка, женщина, — сказал один из них. — Должно быть, подбили.
Тронул ее ногой. Она шевельнулась и застонала.
— Живая.
— Надо отвести в штаб, — сказал другой. — Бес ее знает, кто такая. Может быть, притворяется. Гражданочка, — проговорил он затем веселым голосом. — Простудитесь на сырой земле. Подымайтесь.
Она немного понимала русскую речь. Слова красноармейца дошли до ее сознания откуда-то издалека. Они показались ей странными, каждое слово в отдельности было ясно, но смысл ускользал.
Она продолжала лежать.
— Гражданочка! Вам говорят — пойдемте! — серьезно сказал красноармеец.
Она уловила приказание и стала подниматься. Ей удалось это с трудом, она очень ослабла. Встала и пошатнулась. Если бы не поддержали, красноармейцы, упала бы.
— Куда идти? — прошептала она.
— Очень недалеко, гражданка, — сказал один. — Не заметите, как дойдем.
— Места здесь прямые, не заблудишься, — добавил другой, не то простодушно, не то со скрытым смыслом.
Бойцы не знали, как держаться с этой женщиной. Ее изможденный вид и рубища, в которые она была одета, вызывали невольное сочувствие. С другой стороны, возникало недоверие, как ко всякому неизвестному человеку, оказавшемуся в расположении части.
Заметив, что ей трудно идти, они взяли ее под руки и осторожно повели по дороге. Без их помощи она вряд ли сумела бы дойти.
Так добрались до селения и предстали перед майором, которому и сдали ее, указав, где нашли и в каком состоянии она была.
— Кто вы такая? — спросил майор.
— Играю на скрипке. Музыкант.
— Как фамилия?
— Ковальская.
— Однофамилица вашей известной скрипачки?
— То я сама, — тихо ответила она.
— Вы — Павла Ковальская! — удивленно поглядел на нее майор. Он был большой любитель музыки и по радио не раз слышал ее игру.
— Пан знает мое имя?
— В Советском Союзе высоко ценят настоящих мастеров искусства, — подчеркнуто оказал майор.
Комок слез подступил ей к горлу, она скомкала платок, который держала в руке, и закрыла рот, боясь разрыдаться.
— Успокойтесь, — сказал майор. — Вы сегодня отдохнете. Я вас помещу вместе с машинистками. А утром отправлю на машине во Львов.
— Меня там арестуют? — недоверчиво взглянула она на него.
— Почему арестуют? Вероятно, как музыкант вы захотите играть на скрипке или, может быть, вам угодно вернуться в Варшаву?
— Нет! Нет! Только не в Варшаву! Прислугой, горничной, но где-нибудь здесь…
Она стояла босая, усталая…
— Извините, пожалуйста, — поднялся майор. — Совсем не подумал… Товарищ Горчаков! — позвал он адъютанта. — Быстро достать, во что одеться гражданке. Вряд ли у нас найдутся туфли, — обратился он к ней, — но сапога и ватник мы вам дадим. Во всяком случае, будет тепло.
Вскоре принесли сапоги, теплые носки, юбку, гимнастерку без петлиц и ватник. Оставили ее одну в комнате.
Она пощупала одежду, взяла ее, примерила, ища зеркало. Его не было. Сделала несколько шагов. Ноги едва передвигались в тяжелых сапогах. «Совсем странно», — подумала она. Ее проводили в комнату машинисток.