Паровоза у этого необыкновенного поезда не было совсем.
Зелёный шум
Солнце стояло прямо над лесом.
Молочно-белые пухлые облака изредка прикрывали его, и тогда на строгие густые ели и притихшие осины падала тень — и они отдыхали от палящего зноя.
Вдоль железнодорожного полотна, насколько хватало глаз, на шпалах, в кюветах, по обочинам, между ровными и прямыми, как ленты, путями, рядом с полотном работали люди. Цветные, слинявшие на солнце платки женщин рассыпались по насыпи. Между промасленными спецовками рабочих мелькали белые форменные гимнастёрки. Лица работавших до черноты загорели от безудержного солнца.
Рядом с насыпью в нескольких местах по всей длине полотна жужжали на подставках моторы, от них к рельсам и шпалам ползли длинные резиновые трубки.
На первом участке девушки, ловко и дружно взмахивая молотками на длинных ручках, забивали в подкладки, скреплявшие рельсы со шпалами, костыли. На следующих участках расчищали вилами и уравнивали щебень между шпалами. Над полотном и лесом висел несмолкаемый гул работы…
По рельсам пронеслась дрезина, и рожок приветствовал её своим тревожным «Я ту-ут! Я ту-ут!..»
И сразу же у шеста с красным сигнальным знаком бойкая дивчина в жёлтой — фуражке поверх платка замахала флажком, и рожок повторил уже дальше: «Я ту-ут!..» Из леса ответно прогудел паровоз.
Огромная зелёная машина медленно и бесшумно надвигалась на ремонтируемый путь.
Сзади её подталкивал паровоз. По краям высокой, огороженной перилами платформы стояли похожие на башенки остеклённые будки. Под одетым в броню туловищем машины двигались какие-то колёса, ролики, щётки… Рабочие, подбирая инструмент, торопливо сходили с насыпи, освобождая дорогу машине.
Игнатий Иванович остановился у преграждавшего путь красного сигнального щитка и приложил руку к глазам. Начальника на перегоне не было. Он бы сразу узнал его знакомую фигуру в белом кителе.
— Слушай, малый, майор Андреев куда пошёл, не знаешь? — крикнул он парню в измазанной брезентовой куртке и кепке козырьком назад, зачищавшему старую шпалу.
Парень опустил дексель, которым зачищал шпалу, скинул рукавицу и вытер лоб.
— Игнатий Иванович, не признали меня? Это же я, Граня!
Она перебежала к нему по шпалам, сняла кепку, и запрятанные в неё косы мягко и тяжело упали на плечи.
— Майор только что здесь был. Он, видно, к телефону пошёл, вон туда! — она показала рукой на спускавшийся к насыпи и поросший кустарником откос, за которым сразу начинался лес.
— Да где уж тебя узнать? Парнем вырядилась… — сказал Игнатий Иванович с одобрением и поспешил к лесу, а Граня, швырнув кепку в траву, снова взялась за дексель.
Игнатий Иванович поднялся по откосу и увидел: майор, стоя на колене и пригнувшись к земле, быстро и раздражённо говорил что-то в телефонную трубку.
Игнатий Иванович подошёл к нему и перешагнул через протянутый в траве провод.
— С приездом, Игнатий Иванович! — майор, не выпуская трубки, протянул ему руку и ещё ниже пригнулся к земле. — Да, да! Слезнёво, шестьдесят седьмая говорит. Слезнёво! Передайте диспетчеру: в двенадцать часов открываем путь…
Он положил трубку и присел на траву. Игнатий Иванович опустился рядом.
— Жарко… — сказал майор, вытирая платком покрасневшее лицо. — Сегодня, думали, в срок не управимся. Рассказывай, как дела, что дома… У нас тут, видишь, всё на полном ходу. Хорошо, что вернулся, завтра новый участок подымать будем.
Он вытащил папиросы, и оба закурили.
У насыпи стало тише. Из-за леса снова выкатилась дрезина. Теперь она двигалась медленно: на ней стояли высокие блестящие бидоны и сидела женщина в белом халате. За дрезиной вдалеке показалась ручная тележка, её везли две женщины в халатах. Тележка скользила по одному рельсу на низких, едва видных колёсах, на ней стоял большой, прикрытый крышкой котёл.
На перегоне начинался обеденный перерыв.
— О делах сейчас потолкуем, товарищ начальник, — сказал Игнатий Иванович. — А сначала я спросить тебя хотел. Парнишку я тут одного из города привёз. Правду сказать, знаю о нём немного: из колхоза он, работы ищет. Я ему пообещал, может, мы его временно к нам подсобным возьмём? Парнишка как будто ничего. Неувязка у него дома вышла, мать похоронил, школу бросил и в город — дела искать. А куда, сам не знает.
— Что же, в колхозе ему дела не нашлось?
— Говорит, просил — отказали. Учиться дальше велели, а он за войну по годам отстал, к работе рвётся.