Слезы закипели в глазах и побежали по щекам. Китрин даже не чувствовала ни печали, ни душевной боли – только усталость и досаду на себя, и знала, что приступ нужно просто переждать. Внизу игра в кости прекратилась, два мужских голоса затянули песню.
Китрин заставила себя сесть. Потом встать. Сбросила платье, в котором была ночью, и надела юбку с простой блузкой. Собрала было волосы на затылке, но заметила на шее следы от укусов Кахуара и оставила волосы распущенными. Наполнила водой таз у постели, умылась. Краски, оставленные Кэри, лежали на месте, и Китрин поколебалась, не преобразиться ли вновь в магистру Китрин из Медеанского банка, но раздумала – сил не было ни на что.
Она спустилась вниз и распахнула дверь – вся компания разом затихла. Двое первокровных переглянулись и опустили глаза, один резко покраснел. Куртадам кивнул.
– Извините за шум, магистра, – сказал он. – Мы не знали, что вы у себя.
Китрин отмахнулась.
– Где Ярдем?
– В задней комнате, магистра, – ответил куртадам.
Она прошла мимо стражников и шагнула в темноту комнаты. Ярдем Хейн лежал на тюфяке, сцепив на животе руки. Глаза закрыты, обмякшие уши сложены. Китрин, решив отложить разговор до другого раза, повернулась было уходить, как вдруг Ярдем заговорил:
– Что-нибудь нужно, магистра?
– Э-э-э… Да. Ярдем, ты знаешь капитана лучше всех.
– Да, – ровным голосом ответил тралгут, не открывая глаз.
– Кажется, я его расстроила.
– Не ты первая. Если его доймет, он тебе скажет.
– Понятно.
– Что-нибудь еще? – Тралгут умудрялся говорить в такт дыханию, так что грудная клетка поднималась и опадала в прежнем ритме.
– Я спала с мужчиной, а теперь собираюсь его предать. – Собственный голос показался Китрин серым и жестким, как аспидная доска. – Так нужно, чтобы сохранить банк, но я все равно чувствую себя виноватой.
Ярдем приоткрыл теплый черный глаз.
– Я тебя прощаю.
Китрин кивнула. Закрыв дверь, она пересекла зал, вышла на улицу и поднялась по своей лестнице. Голоса внизу притихли – стражники знали, что хозяйка у себя. Китрин устроилась за письменным столом, достала банковские книги и принялась писать деловое предложение, которое не оставит Кахуару шансов.
Гедер
Гедер так и не понял, когда кончилась драконья дорога. Сначала под ногами лежала наметенная ветрами земля и пустынная пыль, которая покрывала даже тропы внутри широко раскинувшихся караван-сараев, заменявших в Кешете города. Затем, после очередной крупной развилки, драконий нефрит начал уступать место коричневому грунту и желто-зеленому бурьяну, дорога превратилась в полосу более низких, чем вокруг, кустов и травы. А потом и вовсе пропала.
Теперь перед Гедером простирались горы и долины восточной оконечности мира. Тонкие искореженные деревья покрывала массивная кора, твердая как камень. Ночью по лагерю носились мелкие ящерки с яркими желтыми хвостами, по утрам одну-другую часто находили дохлыми в мешках с лошадиным кормом. Вода стала редкостью: стоило слугам заметить чахлый ручеек – как все пятеро тут же бросались наполнять водой любые сосуды, способные держать влагу, и все равно Гедер не раз замечал, что запасы успевали истаять больше чем наполовину. Каждую ночь он слышал разговоры слуг о бандитах и нечистых духах, которыми якобы кишат все пустоши мира, – и, хотя новых опасностей не прибавилось, спал он плохо.
Прожив почти всю жизнь в Антее, Гедер путешествовал разве что из Ривенхальма в Кемниполь и обратно. С королевской охотой бывал в Кавинполе, Севенполе и Эстинпорте, а однажды в детстве его возили в Калтфель, столицу Астерилхолда, на свадьбу какой-то дальней родни. И напоследок он попал в Ванайи – сначала в войске лорда Тернигана, а потом в свите сэра Алана Клинна. Он даже вообразить не мог, что когда-нибудь в одиночку – или почти – увидит земли настолько пустынные и дальние, что здешний народ не будет ничего знать ни об Антее, ни о Рассеченном Престоле. Однако в очередном скопище лачуг, льнущих к мелкому озерцу, навстречу ему вышли настороженные люди, которые в ответ лишь качали головой и пожимали плечами.
С таким же успехом он мог бы им рассказать, что прибыл со звезд или из подземных глубин, – так его даже скорее бы поняли. Горцы были из первокровных, все одинаково смуглые, черноглазые, с жесткой густой шевелюрой, будто члены одной разросшейся семьи. Считаные из них – те, кто занимался торговлей с факториями, – хоть как-то знали языки цивилизованного мира, остальные же говорили на местном наречии, которое Гедер частично умудрялся понимать по словам, встречавшимся в старинных книгах. Он не мог отделаться от чувства, будто попал в сумрачную древность.