Проиграла. И ревизор уже в пути.
Солнце проползло по небу, миновало зенит, склонилось к закату. Китрин села на постели. Звуки улицы стали иными – ленивый, неспешный шум знойного дня сменился оживленными вечерними голосами. Хотелось в уборную, но сама мысль показалась смешной: после пролитого пота и слез вряд ли в теле еще осталась жидкость. Однако природа требовала своего, и, когда нужда стала нестерпимой, Китрин поднялась и отыскала ночную посудину.
Тело, которое заставили встать, дальнейшим движениям поддавалось уже легче. Стянув с себя рубашку, Китрин бросила ее на пол и взяла легкое вышитое платье – подходящее хотя бы потому, что само попалось в руки. Одевшись, Китрин спустилась по ступеням и вышла на улицу, даже не заперев за собой дверь.
В харчевне все ставни стояли отворенными, морской ветерок продувал помещение насквозь. Свечей и светильников не зажигали, чтобы не добавлять жара, и в комнатах даже при солнце царил полумрак. Служанка была знакомая – полнолицая, со спадающей до лопаток гривой черных кудрей. Вокруг ее ног беспокойно приплясывал миниатюрный пес. Китрин пересекла зал, прошла к своему столику – и с удивлением обнаружила, что за драпировкой кто-то сидит.
Кахуар Эм.
Китрин, принудив себя шагнуть вперед, села напротив. Отвязавшийся ставень дважды хлопнул по стене и замер.
– Добрый вечер, – мягко приветствовал ее ясурут, обратив к ней невеселое лицо. На столе стояла початая кружка пива.
Китрин не ответила. Кахуар прищелкнул языком.
– Я надеялся, что ты со мной поужинаешь и выпьешь вина. Примешь извинения. Наместнику не стоило тебя приглашать.
– Я ничего от тебя не хочу.
– Китрин…
– Не хочу ни видеть тебя, ни слышать никогда в жизни, – четко и раздельно выговорила Китрин. – Если ты ко мне приблизишься, я велю капитану моей стражи тебя убить. И он убьет.
Лицо Кахуара посуровело.
– Вот как. Я разочарован. Я был о тебе лучшего мнения.
– Ты? Обо мне?
– Да. Я думал, ты выше истерик. Очевидно, ошибался. Могу напомнить, что ты сама напросилась ко мне в постель и сама кралась ночью через мои покои. Обвинять меня в том, что я это предвидел, глупо и смешно.
«Ты просто не знаешь, что это было! – чуть не крикнула Китрин. – Ты не знаешь, насколько мне важен контракт! У меня хотят отобрать банк!..»
Кахуар встал и положил на стол три монетки в уплату за пиво. Солнечный луч скользнул по грубой бронзовой коже, и ясурут словно на миг постарел. Этим летом Китрин исполнилось восемнадцать. Ему – тридцать пять.
– Мы негоцианты, магистра. Я сожалею, что новость оказалась неприятной, но я рад, что добыл этот контракт для старейшин моего клана. Надеюсь, остаток вечера ты проведешь приятнее.
Оттолкнув скамью, так что дерево заскрипело по каменному полу, ясурут обошел вокруг Китрин.
– Кахуар, – резко позвала она.
Ясурут остановился. Китрин собралась с духом – слова, будто отлитые из свинца, застревали в горле.
– Прости, что я тебя предала. Пыталась предать.
– Ничего. Мы всего лишь играем в игру.
Чуть позже появилась служанка, сгребла монеты и забрала кружку Кахуара. Китрин подняла на нее глаза.
– Вам как обычно, магистра?
Китрин покачала головой. Грудь давило, словно камнем. Подняв руку, она с удивлением обнаружила, что чепец все еще на ней. Она стянула его с головы, распустила волосы и отколола серебряную булавку с лазуритом – та заблестела в полутьме. Служанка моргнула.
– Какая красота, – только и выдохнула она.
– Возьми, – велела Китрин. – Принеси мне чего-нибудь за эту цену.
– Магистра?..
– Крепленого вина. Деревенского пива. Все равно.
Гедер
Верховный жрец, называемый Басрахип (имя это или должность, Гедер так и не понял), откинулся на спинку железного стула, обтянутого кожей, и потер мощными пальцами лоб. Вокруг мигали и потрескивали свечи, наполняя воздух запахом горящего жира. Гедер облизнул губы.
– Мой первый учитель был тралгутом, – сказал он.
Басрахип нахмурился, оглядел Гедера и покачал широкой головой. «Нет». Гедер восхищенно перевел дух и попробовал снова.
– Я учился плавать на морском побережье.
Широкая голова медленно качнулась. «Нет».
– В детстве у меня был охотничий пес. Его звали Мо.
Верховный жрец блаженно улыбнулся, обнажив почти нечеловечески крупные зубы, и ткнул пальцем в грудь Гедеру.