По жилам побежало тепло. Китрин отхлебнула из горлышка последний глоток вина и поставила бутылку на пол. Мозг затопило уютной убаюкивающей тьмой, ветер выл откуда-то издалека, мысли вспыхивали и путались, свиваясь в непредсказуемые, невозможные узоры.
Ей пригрезилось, будто магистр Иманиэль оставил что-то капитану Вестеру. Кажется, что-то связанное с ванайскими каналами и их выходом к причалам Порте-Оливы, но одновременно с травами и специями, упакованными в снег. Минуя границу между явью и дремой, а потом между дремой и сном, мысли мало-помалу слились с тьмой. Время замерло – и потекло своим чередом лишь тогда, когда вдалеке взорвались и погасли гневные голоса.
– Вставай.
Китрин с трудом разлепила веки. В дверях, скрестив руки на груди, стоял капитан Вестер. За окном царили пасмурные сумерки.
– Вылезай из постели, – повторил капитан. – Немедленно.
– Уйдите, – пробормотала Китрин.
– Я сказал – вылезай из постели!
Китрин приподнялась на руке. Комната качнулась.
– Зачем?
– Ты пропустила пять встреч, – рявкнул Маркус. – В городе начнут судачить, и тебе конец. Поэтому вставай и принимайся за дело.
Китрин уставилась на капитана, раскрыв рот от удивления.
– Никаких дел нет, – зло бросила она. – И не будет. Все кончено. И со мной тоже. У меня был шанс, я проиграла.
– Я виделся с Кахуаром Эмом. Он не стоит таких страданий. А теперь…
– Кахуар? На что он мне сдался? – выпалила Китрин, садясь на постели. Она не помнила, как пролила вино на рубаху, теперь ткань прилипла к коже и засохла. – Я пыталась добиться контракта и проиграла. На волосок от победы… Упустила. Проиграла.
– Проиграла?
Китрин обвела руками комнату, город, весь мир – подтверждая очевидное. Вестер подступил ближе. В полумраке его глаза блестели, как речные камни, крепко сжатые челюсти казались железными.
– Ты видела, как твои жена и дочь сгорают в огне рядом с тобой? Сгорают из-за тебя? – спросил он. Китрин не ответила; он кивнул. – Значит, все не так страшно. Ты жива. Есть дела, которыми надо заняться. Так вставай и занимайся.
– Мне нельзя. Комме Медеан прислал письмо. Мне запрещено заключать сделки от его имени.
– И поэтому от его имени ты лежишь пластом и жалко мяучишь? Он оценит. Вставай с постели.
Китрин легла обратно и подтащила подушку к груди. От подушки воняло, но Китрин вцепилась в нее обеими руками.
– Вы мной не командуете, капитан, – Китрин язвительно подчеркнула последнее слово. – Я вам плачу и отдаю приказы. Уходите.
– Я не позволю тебе растоптать все, к чему ты стремилась.
– Я стремилась сохранить деньги банка – и преуспела. Так что вы правы. Я выиграла. Теперь уходите.
– Ты же хочешь их оставить себе.
– Камни хотят летать. Только крыльев у них нет.
– Найди способ. – Голос капитана смягчился.
Это уж слишком. Китрин взвыла от ярости, села на постели и изо всех сил запустила в Вестера подушкой. Она ведь не собиралась плакать! Почему опять слезы?
– Я сказала, убирайтесь! – закричала она. – Кому вы тут нужны! Я расторгаю договор, забирайте свою плату, своих стражников и вон отсюда!
Вестер отступил на шаг. У Китрин похолодело в груди, она чуть не откусила себе язык. Капитан наклонился, поднял двумя пальцами подушку и бросил обратно – та шлепнулась на постель с таким звуком, будто кому-то всадили кулак в живот. Пнув носком сапога пустой бурдюк, Вестер глубоко вздохнул.
– Не забудь, что я пытался вразумить тебя добром, – произнес он.
И повернулся. И ушел.
Китрин заранее знала, что будет больно, и даже успела внутренне сжаться, готовясь принять удар, – однако, несмотря на всю сжатость и готовность, она едва не завыла от отчаяния. Крик замер где-то между сердцем и горлом, и отчаяние засело внутри, отравляя все тело. Шаги Вестера отдавались эхом на лестнице, каждый тише предыдущего; Китрин, схватив грязную подушку, уткнулась в нее и дала волю слезам. Прошла целая вечность – лились слезы, тело сотрясалось от голода, изможденности и избытка вина и пива. Спина и грудь едва не лопались от напряжения, но остановить рыдания было не легче, чем перестать дышать.
Потом откуда-то снизу донеслись голоса. Маркус Вестер и Ярдем Хейн. Ярдем что-то рявкнул, в неразберихе звуков проскочила знакомая интонация – наверное, «да, сэр». Потом чей-то тихий высокий голос – видимо, Жука.
Все они уйдут. Все.
Ну и пусть.
Какая разница. Родители умерли так давно, что она их не помнила. Магистр Иманиэль, Кэм и Безель тоже погибли. Город ее детства сожжен и разрушен. А банк – единственное, что она создала сама за всю жизнь, – у нее заберут, как только прибудет ревизор. Китрин попыталась убедить себя, что двое-трое стражников – невелика потеря.