Глядя на то, как жрец сперва осторожно, а потом все смелее передвигается по улицам и дорогам, Гедер начал отдаленно понимать отца, некогда говорившего о радости следить за ребенком, познающим мир. Вслед за Басрахипом, который изумлялся всему новому, Гедер теперь обращал внимание на то, чего раньше не замечал или принимал как должное. И к концу лета, когда они добрались до Кемниполя, юноша почти жалел, что путешествие закончилось.
А тут еще отец отнесся к его находкам с такой странной настороженностью.
– Ты ведь еще не выбрал место для храма? Исчезнувшая богиня, надо же.
– Я думаю, где-нибудь поближе к Кингшпилю, – ответил Гедер. – Старое здание, где была гильдия ткачей, годами пустует – наверняка владельцы будут рады сбыть его с рук.
Лерер неопределенно хмыкнул. Глядя, как Басрахип сворачивает знамя, он взял Гедера под локоть и увел в коридор, шагая как ни в чем не бывало, – юноша даже не сразу заподозрил, что отец просто уводит его от жреца. Темный камень стен поглощал солнечные лучи; у слуг почему-то сразу нашлись занятия в других частях дома.
– Тот трактат, о котором ты говорил, – произнес наконец Лерер. – Ты над ним работаешь?
– Уже нет. Он перерос сам себя. Я его задумывал как рассказ о поисках территории, которая связана с Морадом и падением драконьей империи. А теперь у меня на уме богиня, история храма и прочее. Я и сам мало что понимаю. Нет смысла писать, пока сам не разобрался, правда ведь? Ты-то как жил это время? Какие новости?
– Я ждал того трактата, – пробормотал Лерер себе под нос и, взглянув на сына, выдавил принужденную улыбку. – Новостей наверняка пруд пруди, только я от них держусь подальше. Случись мне дожить хоть до пришествия драконов – даже тогда я не простил бы того, что с тобой сделали в Ванайях.
От слова «Ванайи» у Гедера свело желудок. В углах отцовского рта появились скорбные складки – юноша чуть не протянул руку в попытке разровнять их пальцем.
– Ничего особенного в Ванайях не случилось, – сказал он. – То есть, конечно, город сгорел, и это плохо. Но как выяснилось, не так уж страшно. То есть сейчас все хорошо. В конце концов.
Лерер посмотрел в глаза Гедеру, словно хотел заглянуть ему в душу. Юноша сглотнул; сердце почему-то забилось сильнее.
– В конце концов. Ну, как скажешь, – кивнул Лерер и тронул сына за плечо. – Рад, что ты дома.
– Я тоже рад, – как-то слишком быстро откликнулся Гедер.
Осторожно кашлянув, чтобы возвестить о своем присутствии, в коридоре показался дворецкий.
– Прошу прощения. Джорей Каллиам спрашивает сэра Гедера.
– О! – воскликнул Гедер. – Он же еще не видел Басрахипа! Где он? Не во дворе же его оставили дожидаться?
Рука Лерера соскользнула с плеча сына, и Гедер заподозрил, что, видимо, сказал что-то не то.
– Его милость в гостиной, – доложил дворецкий.
При виде Гедера Джорей поднялся с кресла. За год, проведенный в столице, он посвежел, заостренные черты лица разгладились. Гедер улыбнулся, и друзья застыли друг напротив друга, толком не зная, что делать – пожать руки, обняться, ограничиться формальным приветствием? Гедер вдруг засмеялся, и Джорей улыбнулся в ответ.
– Рад, что ты наконец вернулся из дальних краев, – сказал он. – Путешествия идут тебе на пользу.
– Неужто вправду? Я чуть не разрыдался от счастья, добравшись наконец до нормальной постели. Это тебе не военный поход, где при всех тяготах и обидах можно зато не бояться разбойников.
– Есть вещи похуже простых честных разбойников. Тебя здесь то и дело вспоминали. Ты ведь слыхал новости?
– Ссылки и изгнание, – кивнул Гедер, стараясь говорить небрежно. – Вряд ли я тут пригодился бы, я ведь почти ни в чем не участвовал, разве что не дал закрыть ворота.
– В той неразберихе это было самым правильным поступком.
– Может, и так.
– Да.
Повисла неловкая пауза. Джорей сел обратно в кресло у окна, Гедер шагнул вперед. Гостиная, как и все комнаты столичного дома Паллиако, была небольшой; кожа на креслах загрубела и потрескалась от времени, весь дом пропах пылью. С улицы доносился стук копыт по мостовой и ругань возниц. Джорей закусил губу.
– Я пришел просить об одолжении, – признался он.
– Мы вместе дрались за Ванайи. Вместе их сожгли. Спасли Кемниполь. Никаких одолжений – просто скажи, что мне сделать.