Гедер рассмеялся и захлопал в ладоши, усиленно делая вид, будто его захватило представление.
Китрин
Вечер с катанием на коньках и наступивший после него день, полный бессильного страха, остались в прошлом, теперь все ночи Китрин стали похожи одна на другую. Сначала – безмерная усталость. Позже, когда свернешься калачиком среди тюков шерсти, – благословенные минуты отдыха. Дальше – глаза бессонно распахнуты, судорожно мечутся мысли, бешено бьется сердце. Воображение рисует молодого толстяка-антейца, который снова нашел спрятанные ларцы, только на этот раз позвал солдат. Сандр убит, Опал зарезана, мастер Кит пронзен стрелами – алые капли стекают на снег. Маркус Вестер отдает Китрин солдатам, те в обмен отпускают караван. А потом… потом солдаты принимаются за Китрин. Оттого что всего воображаемого не случилось, страх обретал некую сверхъестественную мощь – будто нежданное спасение наложило на Китрин долг, расплатиться за который выше ее сил.
Чтобы отвлечься, она вспоминала магистра Иманиэля, банк, законы торговли, принципы страхования, хитрости и тонкости – все, что напоминало о доме. Сон все равно не приходил, но иллюзия того, что мир подчинен законам и им можно управлять, делала холодные бессонные ночи более сносными. При первых рассветных лучах на Китрин вновь наваливалась усталость, тяготящая плечи, как кованый доспех, однако приходилось вставать и собирать силы на очередной немыслимый день. К прибытию в Порте-Оливу явь смешалась с бредом, на краю зрения то и дело мелькали красные пляшущие зверушки, в мозгу кружились мысли одна невероятнее другой – что банковские книги надо для безопасности съесть, что у мастера Кита выросли крылья и он упорно их прячет от окружающих, что Кэри собирается ее убить из ревности к Сандру…
О Порте-Оливе на южной границе Биранкура Китрин знала только по рассказам. Говорили, что город живет торговлей за счет караванов с востока, доходящих сюда через Вольноградье, и за счет кораблей с запада, предпочитающих обходить стороной берега Кабраля, где свирепствуют пираты. Главный же доход Порте-Олива получала как промежуточный порт на пути между Лионеей и Наринландией. Магистр Иманиэль называл Порте-Оливу «всеобщим запасным вариантом», и по тону было понятно, что роль не так уж плоха. Китрин представляла себе город с непростыми нравами и обостренным местным гонором.
Даже сам въезд в Порте-Оливу был странен: долгий путь по холмам и заснеженным дорогам, а потом вдруг рядом с фургоном возникает мальчишка-куртадам, лоснящийся, как выдра, и начинает клянчить милостыню, а вокруг невесть откуда появляются здания. Кроме Ванайев и Порте-Оливы, настоящих городов Китрин не видела, и эти два различались во всем: вместо деревянных ванайских построек здесь каменные дома, вместо каналов с пресной водой – соленое море. Город предстал ей скопищем узких улочек с высокими белыми арками, где витал смешанный запах навоза и морской соли и слышались голоса чистокровных цинн, щебечущих, как птицы. Китрин даже помнила, будто караван проехал сквозь туннель в высокой стене – как в старых сказках про мертвецов, попадающих из одного мира в другой, – но был ли то сон или явь, Китрин не знала.
И даже не помнила, как наняла Маркуса Вестера с Ярдемом в личные охранники, и уж точно не представляла себе, зачем она это сделала.
Капитан мерил шагами каменный пол. На тюфяке у стены похрапывал Ярдем Хейн. Китрин, очнувшись от дремоты, в сотый раз оглядела две полутемные комнатушки. В жаровне потрескивал огонь, бросая красно-оранжевые отсветы на дальнюю стену; пахло сосновым дымом. Окно, затянутое скобленым пергаментом, пропускало тусклый грязный свет. Ларцы, с такими предосторожностями вывезенные из Ванайев, громоздились вдоль стен, как товар в дешевой лавке, самое ценное – примерно десятую часть, больше не влезло – переложили в тяжелый железный сейф.
Китрин села на постели. Тело ломило, зато в голове почти прояснилось.
– Доброе утро, – вежливо кивнул Маркус Вестер.
– Долго я спала?
– Часа три. Полдень еще не скоро.
– Еда есть?
– Колбаса с ужина. – Маркус мотнул головой в сторону покоробленной дубовой двери, что вела во вторую комнату.
Китрин поднялась. В прежней жизни после трех часов сна она едва продержалась бы до вечера, теперь же любой сон казался роскошью.
В задней комнатушке, не имевшей окон, девушка зажгла огарок свечи. На дощатом настиле громоздились банковские книги – душа и память ванайского банка, – рядом высился грубый дубовый стол с кувшином воды и куском сероватой колбасы. От жестяного ночного горшка в углу шла вонь; Китрин справила нужду и, высыпав в горшок горсть-другую углей, закрыла крышку. От колбасы она ничего хорошего не ждала, однако отрезанный кусок оказался на удивление неплох: мясо пахло яблоками и чесноком, и Китрин, опершись о стол, принялась жевать.