– Отличный суп, – заметила Клара. – Помню, моя тетушка – не твоя мать, дорогая Фелия, а тетя Эстрир, которая вышла замуж за того хлыща из Биранкура, – говорила, что нет лучшей приправы к речной рыбе, чем лимон.
– Я ее помню! – Фелия отчаянно уцепилась за тему родственников. – Она приезжала на мою свадьбу и еще разговаривала с таким ужасным акцентом!
Клара засмеялась, и неловкость на миг пропала.
За спиной у Доусона кашлянул король Симеон, и что-то в его голосе заставило Доусона насторожиться. Судя по тому, что Фелдин Маас застыл с полураскрытым ртом и не донес кубок до побледневших губ, он тоже расслышал в королевском голосе угрозу.
– А это все – дань твоего ванайского наместника? – нарочито небрежно спросил Симеон.
– Нет, ваше величество. Здесь почти все – семейные реликвии.
– Ах вот как. Тогда это ближе к тому, что я слышал о Клинне и его налогах. А то я чуть было не заподозрил, что ты утаиваешь от меня доходы.
Маас, побледнев, поставил кубок обратно на стол. Доусон откусил кусок рыбы и решил, что Клара, видимо, права: лимон и вправду добавляет вкуса. Король Симеон только что пошутил насчет того, что даров из побежденного города не хватит даже на устройство пира: голос звучал легко, в ответ все лишь посмеялись, а сэр Алан Клинн вернется в Антею уже к весне.
– Надеюсь, вы меня простите, – сказал Доусон. – Естество требует.
– Мы понимаем, – заявил Фелдин Маас, чуть не плюясь ядом на каждом слове. – Мочевой пузырь к старости слабеет.
Доусон развел руками – то ли принимая шутку, то ли приглашая к действию. Язви сильнее, приятель. Кусайся, сколько можешь.
К выходу из пиршественной залы Доусон подошел вместе с Винсеном Коу, который молча вышагивал сзади. В широкой каменной галерее, ведущей к уборным, Доусон остановился, замер и Коу. Через миг подошел Канл Даскеллин, барон Ватермарк: темный силуэт на фоне освещенного входа в залу.
– Итак? – проронил Даскеллин.
– Да, – ответил Доусон.
– Пойдем, – кивнул Даскеллин, и оба барона двинулись к одной из уборных; Коу приотстал на почтительное расстояние. Доусон попытался представить себе, что будет, если отослать Коу. С одной стороны, егерь вряд ли ослушается. С другой – Коу, строго говоря, подчиняется Кларе. Неизвестно, что перевесит. Доусона так и подмывало испытать Винсена и посмотреть, на чью сторону он переметнется, однако Канл Даскеллин заговорил, и Доусон вернулся к действительности.
– Я успел переговорить с Терниганом, – сообщил Даскеллин. – Он за нас.
– Пока ветер не переменится, – заметил Доусон.
– Да, поэтому времени мало. Нужен кандидат на должность Клинна. Однако…
– Я знаю.
– Я побеседовал с нашими друзьями в Кемниполе. Доживи граф Хирен до сегодняшнего дня, его одобрили бы все без исключения.
– Кузен Иссандриана? – переспросил Доусон. – Он-то чем хорош?
– Кузен, порвавший с семьей. В любом случае уже мертвый. Был ценен тем, что Иссандриана не любил, а с нами не имел прямых связей.
Доусон сплюнул.
– Что-то мы слишком быстро решили, что не хотим в Ванайях ни врага, ни союзника.
– Тем и опасны заговоры. Склоняют к подозрительности.
Доусон скрестил руки. Он, конечно, мечтал бы видеть на герцогском троне своего сына Джорея: доверие между отцом и сыном сильнее любых политических расчетов, на собственную кровь можно положиться. Потому-то Доусон и поклялся этого не делать. Ванайи нужно отобрать у Иссандриана, но если отдать их кому-то из нового союза, с таким трудом собранного Доусоном, то союз может развалиться. Такой оборот барон предвидел, поэтому с предложением тянуть не стал.
– Выслушайте, Канл, – осторожно начал он. – Ценность самих Ванайев невелика.
– Верно.
– Клинна уберут, Иссандриан потеряет ванайскую дань, однако сам город будет связан с его именем. Маас мечтал завоевать Ванайи, Клинн за них сражался и даже ими управлял. Если мы не посадим туда наместника, открыто связанного с нами, то город будут по-прежнему считать вотчиной Иссандриана.
– А кого мы можем туда посадить?
– В том-то и дело, что никого. В глазах двора Иссандриан останется связан с Ванайями. И мы теперь можем повлиять на то, как двор будет о нем говорить. Что, если наместник окажется никчемным? Стоит городу потерпеть крах из-за ошибок правления – и репутацию Иссандриана ничто не спасет.
Даскеллин остановился. В тусклом свете, доходящем сюда из пиршественной залы, смуглое лицо трудно было разглядеть.