Стало быть, ведуны. Доусон сделал очередную пометку в уме.
– Как по-вашему, Иссандриан ударит раньше, чем начнутся игры? – осведомился Даскеллин небрежным тоном, словно спрашивая, будет ли дождь.
– Удара ведь может и не быть вовсе? – спросил Оддерд.
– Скорее во время игр, – заметил Доусон. – Однако можно ждать чего угодно.
– Подумайте еще раз над предложением Паэрина Кларка, – посоветовал Даскеллин.
– Не стану, – ответил Доусон.
– А ведь придется. Разве не видите, что происходит? Если мы решили этому противостоять, нам нужны союзники. И коль уж быть честными, то и золото. Вы знаете способ все это добыть? Я – знаю.
Мимо шел отряд мечников – полсотни воинов в ярко отполированных доспехах Элассы: половина черночешуйчатые тимзины, половина – большеглазые южнецы. Тараканы и ночные кошки. Расы, созданные служить драконам, теперь маршировали в самом сердце империи первокровных.
– Если мы не способны победить как антейцы, мы заслуживаем поражения, – заметил Доусон.
По ошеломленному молчанию за спиной Доусон понял, что зашел слишком далеко.
Он пересчитал мечников и добавил их к общему количеству.
– Я начал действовать потому, что вам поверил, – сказал Даскеллин. – Только я не обещал лечь в вашу могилу.
– Там что-то… – начал было Оддерд, но Доусон не дослушал.
– Если победа будет зависеть от того, за сколько мы продадимся, то мы ничем не лучше Мааса и Иссандриана с Клинном. Так что да, Канл, я лягу в гроб за Антею. И ей одной останусь верен.
Лицо Даскеллина посерело.
– Вы так говорите из страха. Поэтому я извиняю…
– Замолчите оба! – рявкнул Оддерд. – Там что-то происходит!
Доусон проследил его взгляд. На королевском помосте пожилая женщина, одетая в цвета Кингшпиля, преклонила колено перед королем Симеоном, рядом с ней стоял юноша в кожаном доспехе, сером от дорожной пыли. Принц Астер, забыв о параде, смотрел на отца. Губы короля двигались, и даже издали Доусон разглядел ужас на лице Симеона.
– Что за юноша? – спросил Канл Даскеллин, ни к кому конкретно не обращаясь. – Кто привез королю вести?
На деревянных ступенях платформы послышались шаги, и за спиной Доусона возник Винсен Коу. Даже кланяясь Оддерду и Канлу, он не отрывал глаз от барона.
– Меня прислала ваша жена, милорд. Вас ждут дома.
– Что случилось?
– Ваш сын вернулся. С новостями из Ванайев.
***
– Он… что сделал?.. – переспросил Доусон.
– Он сжег Ванайи, – повторил Джорей, наклонившись со скамьи вперед и почесывая пса за ухом. – Разлил по улицам масло, закрыл ворота и сжег город дотла.
Год, проведенный Джореем вне дома, немало его изменил – сейчас, в оранжерее, Доусон ясно видел, что сын повзрослел. Скулы заострились, как у бывалых воинов в походах, а улыбка, раньше готовая засиять в любой миг, теперь исчезла вовсе. Плечи устало сутулились, от одежды веяло запахом конского пота и немытого солдатского тела. Как из сна всплыла мысль, что Джорей и Коу могли бы сойти за двоюродных братьев. Доусон встал, пол под ногами странно качнулся. Барон подошел к окнам и выглянул в сад. В тени еще лежали остатки снега, первая зелень смягчала черноту стволов. У дальней стены белым и розовым цвели вишни.
Гедер Паллиако сжег Ванайи…
– Ему даже не пришлось грабить город, – добавил Джорей. – Времени не было. Он отправил гонца накануне, я стольких лошадей загнал, чтобы опередить…
– Ты почти успел, – услышал Доусон свой собственный голос.
– Знает ли он, что ты содействовал назначению Гедера?
Барон не сразу понял вопрос, а когда до него дошло – у него был наготове встречный.
– А почему Паллиако сжег город? Он целил в меня?
Повисла тишина. Джорей не отрывал взгляда от блестящих глаз собаки, словно ведя с ней неслышный диалог.
– Вряд ли, – наконец ответил он неуверенно. – И без того все шло плохо. Гедер отдавал неверные приказы, последствия не замедлили сказаться. Он знал, что его никто не принимает всерьез.
– Он сжег один из городов Вольноградья из чистого стыда?
– От унижения. Он был оскорблен. И, кроме того, – пока не знаешь, как оно случится на деле, все воспринимаешь по-другому.
Один из псов тихо зарычал. На ветку дерева опустилась птица, глянула на беседующих и вновь упорхнула. Доусон приложил пальцы к холодному окну оранжереи, стекло тут же запотело. Мысли метались. Шагающий по Кемниполю поток воинов и наемных убийц, которым Иссандриан заплатил деньгами из Астерилхолда. Вежливое, бесстрастное лицо Паэрина Кларка, банкира из Нордкоста. Гнев Канла Даскеллина. А теперь еще и сожженный город.
Слишком многое пришло в движение, причем без всякой видимой связи.
– Поворот круче некуда, – заметил барон.
– Гедера потом как подменили, – продолжил Джорей, будто не слышал. – Он всегда держался особняком, только прежде ходил в шутах. Над ним все потешались, он почти не замечал. А потом всем стало не до смеха. И ему тоже.
Джорей не отрывал глаз от окна, однако взгляд был устремлен вдаль, на что-то более важное, чем комната и весенние деревья за окном. Доусон хорошо знал такую опустошенность, чреватую болью, и отогнал прочие мысли. Сын нуждается в его помощи, – значит, державные дела, пусть и требующие внимания, подождут.
Доусон сел. Джорей мельком взглянул на отца и отвел глаза.
– Расскажи, как было, – попросил барон.
Джорей улыбнулся одними губами и покачал головой.
– Я бывал на войнах, – не отступал Доусон. – Видел, как гибнут люди. Я знаю, какую тяжесть ты в себе носишь. Пока не выскажешься – она не уйдет.
– Ты не совершал того, что совершили мы, отец.
– Я убивал людей.
– Мы убивали детей. Женщин. Стариков, вся вина которых лишь в том, что они жили в Ванайях. А мы их убили. Перекрыли воду и подожгли город. Когда они лезли через стену, мы их резали. – Голос Джорея дрожал, глаза широко раскрылись от ужаса. – На нашей совести чудовищное злодеяние, отец.
– А ты думал, война не такова? Мы мужчины, Джорей. Не мальчишки, которые, помахав палками, объявляют злого колдуна побежденным. Мы исполняем то, чего требуют долг и честь, и наши деяния нередко чудовищны. Я почти в твоем возрасте участвовал в осаде Аннинфорта. Мы заморили жителей голодом. Не пожар – медленная мучительная смерть тысяч людей. А слабые умирают первыми. Дети. Старики. Мы принесли в город чуму. Лорд Эргиллиан послал всадников по всей округе – найти больных. Кого нашли, тех объявили послами и отправили в город. Их убили, но болезнь успела распространиться. Каждый день к воротам подходили женщины с младенцами на руках, упрашивая нас забрать хотя бы детей. Обычно мы даже не глядели. А иногда брали ребенка и убивали прямо на глазах у матери.
Джорей побледнел, и барон, подавшись вперед, положил ладонь на колено сына – как в детстве. На миг Доусона охватила горечь: сын-подросток на глазах становится взрослым, и этот разговор – копия того, какой давным-давно случился у Доусона с отцом, – тоже часть взросления. Ребенок должен уступить место мужчине. Так потеря становилась осмысленной. И переносимой. Большее Доусону было не под силу.
– Аннинфорт тогда восстал против трона, – добавил он. – И должен был пасть. А для этого – отчаяться. Младенцы, которых приносили к воротам, были на грани голодной смерти, они бы не выжили. И если дети, которых мы убивали – которых убивал я сам, – приближали конец хоть на неделю, то я поступал правильно. И я страдал ровно так же, как ты сейчас.
– Я не знал.
– Я тебе не рассказывал. Мужчины не перекладывают груз на плечи детей. Я не рассказывал об этом и твоей матери – такая ноша не для нее. Ты меня понимаешь?
– В Ванайях было по-другому. Их незачем было уничтожать.