– Прекрати болтать ерунду, – одернул говорящего оруженосец. – Сам себя запугал.
– А вот и нет, – возразил первый голос громче и резче прежнего. – Неужели им нужно, чтобы кто-то о них знал? Неужели они забились на край света только ради того, чтобы ждать гостей?
Третий голос что-то пробормотал, Гедер не расслышал.
– И пусть их, – ответил первый голос. – Я слыхал, что он сжег Ванайи по чистой прихоти. И смеялся, глядя на пожар.
– Еще одно непочтительное слово о его милости – и убьют тебя совсем не эти песчаные мартышки в монашеских балахонах, – заявил оруженосец. – Мне проще победить сотню самозваных богов, чем сказать ему слово поперек.
Гедер крепче обхватил колени, ожидая, что вот сейчас-то в очередной раз нахлынет боль, – однако остался на удивление спокоен. Ни боли, ни даже злости. Он поднялся, уже не заботясь, услышат его или нет; слуги за дверью тут же притихли, но ему было все равно – проклинают ли, верны ли, живы ли… Ощупью найдя одежду, он натянул рубаху и штаны. Со шнурами особенно не возился: приличия соблюдены – и ладно. Басрахип не осудит.
Он вышел под ночное звездное небо, переступив через слуг, которые усиленно притворялись спящими, и свернул к тропке, ведущей вдоль склона. Земля холодила ступни, камни впивались в кожу. В первой же попавшейся комнате он растолкал спящего монаха.
– Отведи меня к Басрахипу, – велел он.
Верховный жрец спал где-то в глубинах храма, в совершенно темных покоях, на слишком коротком для него тюфяке. Монах, приведший Гедера, поставил на пол свечу и, отвешивая поклоны, попятился к выходу. Басрахип подтянул огромную ногу под огромное туловище и сел, проницательно глядя на Гедера совершенно не сонными глазами. Юноша кашлянул.
– Я тут все думал. Над твоим вопросом. Я хочу подчинить себе двор. Хочу, чтобы поплатились те, кто меня использовал для своих игр. Хочу их унижения, чтобы весь мир показывал на них пальцем и потешался.
Верховный жрец не двинулся, лишь медленно расползлись в улыбке губы. Подняв массивный палец, он ткнул им в сторону Гедера.
– Да. Да, ты хочешь именно этого. И теперь скажи мне – мой друг, мой брат – тебе этого будет довольно?
– Для начала – да.
Верховный жрец откинул голову и зашелся в громовом хохоте; при свете свечи зубы сияли белизной, как слоновая кость. Обернувшись одеялом, он встал, и Гедер вдруг понял, что сам улыбается в ответ. Высказать наконец давнее желание и увидеть, что его правильно поняли, было все равно что сбросить с груди давящий камень.
– Я надеялся, лорд Гедер, – проговорил жрец. – С того самого мига, как увидел тебя – благородного мужа из великого народа, я надеялся, что время настало. Что ты станешь тем знамением, которое пошлет нам богиня. И ты им стал. Брат Гедер, ты и есть знамение. Ты нашел свою истину, и если ты ее восславишь, то я исполню что должно.
– Восславить?..
– Кемниполь. Великий город в сердце твоей империи. Поклянись, что воздвигнешь там храм – первый храм новой эры, свободной от лжи и сомнений. И тогда я пойду с тобой, и через меня…
Великан протянул руки ладонями вверх – свет стоящей на полу свечи затмился, словно верховный жрец протягивал Гедеру полные горсти тьмы. На губах юноши по-прежнему играла счастливая улыбка, сердце переполнялось легкой беззаботностью, какой Гедер не знал с того дня, когда полгода назад выгребал горсти драгоценностей из спрятанных во льду ларцов.
– И через меня, – закончил верховный жрец, – она даст тебе то, чего ты желаешь.
Клара Аннализа Каллиам, баронесса Остерлингских урочищ
– Моя госпожа, – встретил ее поклоном раб-привратник.
– Доброе утро, Андраш, – ответила тралгуту Клара, распрямляя спину после дороги. – Не поверишь, как приятно вновь очутиться в городе. Поместье, конечно, прекрасно, но не в летнюю жару. Винсен сейчас… Ты ведь помнишь Винсена? Он займется выгрузкой вещей, пришли кого-нибудь ему на помощь.
– Хорошо, госпожа. Ваши сыновья в летнем саду.
– Сыновья?
– Капитан Барриат приехал на этой неделе, – пояснил раб.
– Джорей и Барриат под одной крышей? Нелегко тебе пришлось.
Привратник улыбнулся:
– Рад, что вы приехали, госпожа.
Клара потрепала тралгута по плечу и, оставив позади жаркую площадь, вошла в прохладный затененный особняк. Сразу же бросилась в глаза неухоженность: цветы в передней завяли, на полу не убран нанесенный ветром песок, воздух затхлый. Джорей то ли слишком потакает слугам, то ли просто становится забывчив, как отец, – в любом случае надо что-то делать.
Голоса сыновей Клара услыхала еще раньше, чем вошла в сад: резкий требовательный тенор Джорея и хлесткие, как плевки, ответы Барриата. С тех самых пор, как Джорей научился говорить, братья стали непримиримы, как дождь и пламя, однако преданность их друг другу от этого не пострадала. Ровно то же у Клары некогда было с родной сестрой: «Никто не причинит ей вреда, кроме меня, – и я ее когда-нибудь уничтожу». Любовь порой бывает страшна.
На лестнице, ведущей в летний сад, Клара остановилась.
– Ты все чудовищно упрощаешь, – горячился Джорей. – Происходят разом сотни событий, и притом взаимосвязанных. Теперь, когда фермерского совета точно не будет, грозит ли нам хлебный бунт? Если в Нордкосте и вправду грянет очередная война за наследство, то отвлечется ли на нее Астерилхолд и оставит ли нас в покое? Приведет ли появление новых халлскарских кораблей к тому, что усилится пиратство в Эстинпорте и уменьшится в Тауэндаке? Нельзя все сводить к одному, мир гораздо сложнее!
– Выбор не так широк, как ты думаешь, – возразил Барриат. – Тебе не найти никого, кто выступает против фермеров и одновременно поддерживает Астерилхолд. Одно зависит от другого. Нет таких семей, которые осуждают межрасовые браки и при этом торгуют с Борхией. Король – не скульптор при нетронутой глыбе камня, он не может создать фигуры по собственному замыслу. Он как покупатель, который приходит к скульптору и выбирает из готового.
– И ты считаешь, что принц для него – единственный способ явить благосклонность?
– Единственный, который хоть что-то значит. Если его величество осыплет Даскеллина немыслимыми дарами и почестями, а принца Астера все же отдаст на воспитание Маасу – то понятно, что в будущем судьба королевства будет решаться под влиянием Мааса. Потому-то Иссандриан и…
– Но если король…
Голоса скрестились, братья не слушали один другого, две цепочки доводов на глазах свивались в единый тугой узел. Клара шагнула в сад и картинно уперла руки в бока, притворяясь рассерженной.
– Вот как они встречают бедную мать! И почему я не велела отнести обоих в лес, чтоб вас выкормили волки?
Братья расцвели улыбками и подбежали обниматься – совсем взрослые, крепкорукие, пахнущие мускусом и маслом для волос, а ведь еще недавно она держала их на руках… Перебивая один другого, они вновь заспорили, только теперь не о придворной политике, а о том, стоило ли ей приезжать. Клара, улыбаясь обоим, сошла в зеленый, цветущий бледными цветами сад. Фонтан, по крайней мере, починили, теперь вода с плеском стекала по отлитой из бронзы фигуре задумчивой полураздетой циннийки. Усевшись у фонтана, Клара принялась снимать дорожную накидку.
– Ваш отец, бедняга, места себе не находит оттого, что не может выбраться из дома, поэтому я вызвалась хоть как-то создать видимость нормальной жизни. Из-за этих дурацких выходок я пропустила большую часть придворного сезона, и я просто обязана увидеться с дорогой Фелией.
Джорей, опершись плечом на увитую плющом стену, скрестил руки и нахмурился – точная копия отца. Барриат со смехом присел рядом с Кларой.
– Как же я по тебе соскучился! Какая другая женщина назовет дурацкой выходкой вооруженный конфликт на улицах Кемниполя, первый за пять поколений?
– Я не меньше других сочувствую бедному лорду Фаскеллану, – отрезала Клара. – Однако оставляю за собой право называть выходку дурацкой и никакой иной.