— Рулон, все бабы твои. Снимай пиджак, сейчас пойдем знакомиться, — сказал Солома, когда они были напротив женского туалета.
Он снял пиджак. Солома вывернул его, бросил на пол, потоптался по нему и велел надеть шиворот-навыворот. Дружки закатили Рулону штанину и в таком виде повели по школе, подводя к девкам, которые стояли группами.
«Вот классно, - думал он, - ща меня с бабами знакомиться научат, а то я все стеснялся, боялся попасть в неловкое положение, а тут меня уже опускают ниже плинтуса. Бомба, я должен победить свой дискомфорт, мне должно быть насрать, как меня оценивают люди, я просто буду общаться с ними и все. Если стесняться людей, считаться с ними, бояться оказаться плохим в их ебонутых глазах, тогда я буду беспомощен, подавлен, запуган и никогда не смогу делать то, что я хочу. Я должен быть морально раздавлен, чтобы отказаться от ебучей морали, которая сковывает меня цепями. Буду осознанно бороться со стыдом, страхом, скованностью, чтобы сломать свою клетку, тюрьму морали».
Рулону было неудобно и стыдно, но он постарался войти в отрешенное состояние и увидел снова все происходящее со стороны. Стало весело, он подошел к девкам.
— Мне не страшен триппер злой, сифилис тройной, когда презерватив со мной, — продекламировал Рулон.
Солома с друганами весело балдели. Они держались руками за живот, загибаясь от хохота. Радостное веселье продолжалось. Скоро над Рулоном стала смеяться вся школа. Он весело читал стих Пушкина, как его научили:
На кладбище ветер свищет и листочки шевелит.
Нищий снял портки и дрищет на обтесанный гранит.
Вдруг, откуда ни возьмись, в белом саване мертвец.
И сказал могильным басом: «Обосрал меня, подлец!
Кто вас носит в эту пору на могиле нашей срать?
Вот насрал какую гору, и руками не поднять!»
Нищий начал извиняться, пальцем жопу затыкать,
А мертвец давай ругаться, только листики дрожат.
Тут Рулон почувствовал себя скоморохом при царском дворе или где-нибудь на базарной площади. Он веселил народ, а сам при этом занимался растождествлением со своей ролью. Глаза всех были сфокусированы на нем. «Общество, окружающие люди навязывают нам роль, загоняют нас в нее своим мнением, своими действиями, но моя задача, — думал Рулон, — наперекор всему обществу растождествиться с тем, что обо мне думают, с тем, что со мной делают. Стать независимым от мнения дураков и играть, просто играть любое слово, действие, мысль, помня, что я в большом театре под названием ЖИЗНЬ».
Вдоль коридора выстроились почти все ученики школы. Рулона вели сквозь строй, и вся эта масса школьников веселой гурьбой следовала за этой процессией. На первом этаже школы состоялся мудрый диалог.
— Взлет или посадка? — спросил Солома.
— Нелетная погода. — сказал Рулон.
— А, знаешь, сука! Рога есть? — тогда спросил он.
— Нет, — ответил Рулон.
— Тогда набивать будем! — закричал Солома и с силой врезал Рулону по голове.
— Рога есть?
— Есть, — ответил Рулон.
— Тогда сбивать будем! — сказал Солома, снова вмазав по голове так, что искры посыпались из глаз. Так он спрашивал еще несколько раз, но Рулон не знал ответа. Он подумал: «Это хороший коан, прямо эзотерический принцип какой-то: есть качества характера — нужно
искоренять, нет — нужно развивать».
Рулона завели в туалет и облили водой из ведра с туалетной бумагой и окурками.
— Ты у нас будешь мокрой курицей! — захохотал Солома и снова повел Рулона по школе, крича «Рулон — мокрая курица!».
— Хуй сосал, селедкой пахло? — спро-
сил он.
— Не сосал, не знаю, пососешь, расска-
жешь, — ответил Рулон.
— Знаешь, падла, ответ! — сказал Солома, сильно ударив Рулона под дых. — Читай
стих! — заорал он.
Рулон начал читать, заикаясь:
Грузин в кустах ебет козла.
Какой позор для человека!
Татарин за хуй тянет пса
И усерается от смеха.
Из ресторана вышла блядь,
Ее глаза осоловели,
— Фанеру к смотру! — закричал Солома. Рулона схватили за руки, а Солома стал бить по грудянке изо всех сил. — Теперь я тебе проставлю гычу, — Рулона развернули спиной, а Солома стал бить его по спине своими здоровенными кулаками.
Кто-то притащил фломастер, и Солома на лбу у Рулона написал: «Бойтесь, бляди! Башню клинит!» — и повел по школе всем показывать.
«Хорошо, что нету пионерского галстука, а то завязали бы так, что потом разрезать бы пришлось», — он вспомнил мастеров дзен и подумал, что Солома мог бы быть одним из них.
— Что происходит? — внезапно все это увидела завуч и спросила с явным намерением кого-нибудь наказать.
— Мы играем, — сказал Рулон.
— Да вот он в индейца нарядился, — сказал Солома. — Скажите ему, чтобы он так в школе больше не делал.
Завуч стала орать и велела смыть Рулону эту надпись со лба. Ему не было жаль себя. Увидев надпись в зеркале, он весело рассмеялся.
«Моя личность не больше, чем это отражение в кривом зеркале людских мнений обо мне. Но мне забить на все это, я тот, кто смотрит, смотрит на это кривое отражение. Я не оно, я не должен отождествляться с ним. Когда я смогу это сделать, то я уже начну играть роли так, чтоб создавать о себе любое нужное мне мнение, — подумал он и скривил страшную рожу, глядя на себя в зеркало. — Вот так я буду делать все это... Жизнь — это просто цирк, но люди слишком серьезно относятся к себе, к мнению о них. И так они становятся рабами чужих мнений. Живут не так, как им хочется, а так, чтоб о них хорошо думали. Зомби тупые, фанатики. Многие сегодня подумали, что я тронулся, значит, смогу пенсию в дурдоме получать, — подумал он, глупо улыбаясь. — Во всем есть и хорошая сторона. Не бывает худа без добра».
По пути домой он встретил Марианну. Вспомнив утренний разговор с матерью, он рассказал ей его.
— Марианна, я пытался объяснить матери Истину, но встретил сопротивление, она говорит, что меня зомбируют, хотя сама настоящая зомби.
— она даже не понимает, какие все люди зомби сами по себе. Это просто смешно думать, что их могут специально зомбировать в каких-то сектах. Они и без зомбирования уже полные зомби. Понимаешь? Я узнала, что зомби делают несколькими способами. Один из них, когда человеку дают специальный порошок, после которого кладут его в гроб, а потом обратно вынимают, и он становится зомби. Другой способ, более распространенный на Востоке, когда на голову подвергавшемуся зомбированию одевали сырую верблюжью шкуру или желудок верблюда. Шкура постепенно высыхала, и человек испытывал неимоверные муки. Волосы врастали в шкуру. Через некоторое время психика такого человека полностью нарушалась, и он становился зомби. Много других способов существует. А у человека его «социальные программы», как этот мокрый верблюжий желудок, начинают постепенно высыхать. Например, ребенку говорят: «Ты будешь иметь семью». Ребенок: «Нет, я не буду ее иметь», т.е. ребенок нормально реагирует. Он всю эту глупость отвергает. А когда он становится постарше, то верблюжья шкура начинает высыхать и сильно сдавливает ему голову. Вот тогда начинаются адские боли. И примерно к 40 годам жизни он становится полным зомби, который тупо идет, ничего не соображая. Ему даже уже говорить что-то бесполезно. Потому что он духовно мертв. Шкура полностью высохла, волосы в мозги проросли, и вместо мозгов у него теперь там волосы.
— У Лескова есть такой рассказ, мне бабка рассказывала, как таких зомби делают, а потом разрезают пятки, и туда волосы вставляют, чтобы они не сбежали, — добавил Рулон.
— Но обычному человеку ничего не надо делать, чтобы он не сбежал. Просто ему надо внушить, что он уже свободен, и он никуда не сбежит. Он будет умирать за Родину, за Сталина. Это раньше людям что-то вставляли, одевали верблюжью шкуру, заковывали в цепи на галерах к веслам. А потом проще. Им просто внушили, что надо строить коммунизм, и уже не нужно к веслам на галерах приковывать. Они и так будут сидеть, пока не сработаются до костей.