***
В коридорах дворца Дафны после захода солнца становилось по-особому сумрачно и тихо. Хотя дневное солнце и так не проникало в большинство из них, однако ночь непостижимым образом делала сумрак, притаившийся в углах и под потолком бесчисленных переходов, особенно густым и словно бы осязаемым. По-особому, по-ночному потрескивали светильники, которых хватало только на то, чтобы непроглядную тьму можно было назвать полутьмой. Тьма сгущалась, где-то в стене возились и пищали крысы, грызли что-то твердое и ссорились. Ночи стали уже теплыми, но в каменных глубинах дворца царила не просто прохлада, а почти могильный холод. Легкие сквозняки заставляли колебаться пламя светильников, отчего тени на полукруглых сводах коридоров метались и плясали, то вытягиваясь, то уменьшаясь.
Стирбьерн крепче сжал рукоять тяжелой секиры, которой вооружены были все сторожевые варанги. Тишина, только подчеркиваемая потрескиванием светильников и шорохом и писком невидимых глазу мышей и крыс, неожиданно начинала действовать на него. Он вспомнил старые рассказы скальдов об исландце, объявленном вне закона. Исландец, замечательный силач и храбрец, после битвы с могущественным драугом не выносил ночной темноты - ему все казалось, что оттуда, из тьмы, на него смотрят чьи-то страшные глаза.
- Ничего нет позорного в том, что храбрый человек чего-то да боится, - пробормотал Бьерн вслух. Его голос, хоть и был негромок, отразился от сводов коридора, и эхо затихло где-то вдалеке.
Звук, донесшийся из глубины коридора спустя некоторое время, Стирбьерн поначалу принял за далекий отзвук собственного голоса. Но, прислушавшись, понял, что звук был самостоятельным и к его голосу никакого отношения не имел. Едва слышный шелест, едва слышное движение воздуха. Испытывая неожиданное для себя облегчение, варанг весь сжался, как кот перед мышиной норой - звук был реальностью, эти почти не слышные шаги, тем не менее, не могли исходить от призрака. Бьерн шагнул в темноту, встав так, чтобы его не было видно тому или тем, кто должен был выйти из-за поворота. Неслышно отставил секиру к стене, рассудив, что в нешироком и низком коридоре биться ею будет не очень удобно, и, стараясь не шуметь, вытащил из ножен меч.
Темная тень медленно выползла из прохода. Черным языком лизнула полуосвещенные плиты пола и затекла на стену, когда невидимый пока человек прошел мимо стенного светильника, что потрескивал в боковом проходе.
И вот из-за поворота показалась фигура в белом покрывале, укутывающем его с головы до пят. Неизвестный был невысок, хрупок и не казался опасным противником. Однако и недооценивать его не следовало, сказал себе Бьерн. В этой стране ромеев все оказывалось на деле не таким, каким представлялось на первый взгляд. Пропустив неизвестного мимо себя, Бьерн бесшумно вышел из своего укрытия и, одной рукой держа наготове меч, другой рванул на себя белую ткань плаща, укрывавшего пришельца.
Послышался короткий вскрик - и на варанга взглянула пара светлых глаз. Девушка, почти девочка - русоволосая, в простой тунике без золотого шитья, казалась скорее изумленной, чем испуганной.
- Я и подумать не могла, что здесь поставят стражника, - были ее первые слова. Она снова натянула на плечи упавшее покрывало, а взгляд устремился на Бьерна со странным выражением - внимательно, будто стараясь разглядеть в его лице нечто, сейчас для нее смертельно важное.
- Чего ради ты ходишь тут среди ночи, девушка? - стараясь, чтоб голос его звучал как можно более сурово, спросил Бьерн. Ему вдруг сделалось не по себе от пристального взгляда. - Я ведь мог и зарубить тебя ненароком.
- Не мог, - с поразившей его уверенностью ответила пришелица. - Ты - сродник Эмунда. Похож на него.
- Хоть я и сродник Эмунда, я все еще могу это сделать, - снова сдергивая с нее покрывало, рявкнул Бьерн, и острие меча его уперлось в шею девушки - в самую грудную ямку, где тускло отблескивал какой-то медальон.
- Неужели?.. - без всякого страха спросила незнакомка. Отчего-то Бьерну показалось очень знакомым выражение, мелькнувшее в глубине ее светлых глаз.
- Что ты здесь делаешь? - снова спросил он.
- Разве Эмунд не говорил тебе, какой сегодня день? - ответила девушка вопросом на его вопрос. Бьерн хотел сказать еще что-то, но тут из путаницы дворцовых переходов послышались неторопливые тяжелые шаги. Девушка испуганно оглянулась, потом взглянула на Бьерна, будто ища у него защиты.
- Меня не должны здесь видеть, - одними губами прошептала она. Лицо ее сделалось совсем детским и таким беззащитным, что Бьерн не колебался ни мгновения. Он быстро снял свой темный плащ и, набросив его на девушку, втолкнул ее в тот самый угол, где недавно прятался сам.
Гулкий густой кашель возвестил о появлении аколуфа. Бьерн мысленно обругал его - этот ленивец должен был сейчас храпеть в своих покоях или же накачиваться вином в веселом доме. Что это ему вздумалось гулять по дворцу среди ночи?
- Биорн! - искажая его имя, позвал голос Аркадоса, и варанг усмехнулся, вспомнив собственные тайные страхи. Аколуфу в этом заброшенном месте тоже не слишком уютно. - Во имя Господа, ты на посту?
- Да, господин Аркадос, - нарочито громко ответил Бьерн. Грузная фигура выплыла из темного перехода, предваряемая светом переносного светильника, без которого Аркадос, вероятно, не решился бы сунуться во дворец ночью. Бьерн вышел ему навстречу, опасаясь, как бы аколуф со своим светильником не обнаружил его нечаянной гостьи.
- Проклятое место, - Аркадос, от которого так и разило вином, заозирался. - Нечистый привел меня сюда, нечистый как есть.
Он смерил Бьерна с ног до головы затуманенным взглядом и икнул. Бьерн молчал, безразлично смотря перед собой.
- Никто… не… появлялся? - наконец спросил аколуф.
- Нет, господин Аркадос, никого не было.
- Проклятая ведьма! - прорычал аколуф и снова затравленно оглянулся. Вино развязывало ему язык, а страх повелевал говорить и говорить, чтобы слышать хотя бы собственный голос. - Сколько лет уж в могиле, а все не успокоится. “Дщерь Вавилона”, как же! Отдала грешную душу вот в той самой проклятой комнате. Ты смотри, смотри в оба, варанг. Не упусти ее!
“- Гууу!” - глухо загудело где-то вдалеке. Аркадос забормотал что-то, мешая псалмы с проклятиями, перекрестился и заторопился прочь. Его тяжелые шаги еще долго отдавались в темных переходах.
- Ушел, - обернувшись к темному углу, где скрывалась незнакомка, прошептал Бьерн. Но девушка молчала. Она вышла из угла и медленно, двигаясь словно во сне, отдала ему плащ. В тусклом свете настенного светильника варанг увидел, что лицо ее мокро от слез, а глаза кажутся огромными.
- Благодарю, - одними губами прошептала незнакомка, подняв на него глаза. И только сейчас Бьерн вспомнил, отчего выражение ее глаз показалось ему таким знакомым - именно эту бездонную, тщательно скрываемую печаль видел он в маленьком озерце у отцовского погребального холма, когда наклонялся умываться. Это была та самая горечь, что каждый раз наполняла все его существо, когда он приходил на отцовский курган.
- В этой комнате умерла моя мать, - услышал он, когда девушка подошла к неприметной двери и отперла ее. - Встань на страже у входа, пока я буду там.
Не спрашивая ничего и не возражая, Бьерн встал у двери, которую незнакомка, войдя, едва прикрыла. Он старался не прислушиваться к доносившимся тихим словам. Были ли то молитвы, просьбы или вопросы? Самому ему не требовалось ничего говорить, когда он еще недорослем приходил на отцовский курган - нужно было просто сесть и подставить лицо ветру, выбивавшему слезы в уголках глаз и тотчас же их высушивающему.
Едва слышно скрипнула дверь, звякнул засов. Бьерн посторонился, пропуская незнакомку. Ее походка уже не была такой скованной - словно она сбросила часть тяжелого груза, обременявшего ее. И бездонная печаль превратилась в обычную человеческую грусть.
- Благодарю, я этого никогда не забуду, - повторила девушка. В руке ее что-то блеснуло, и Бьерн увидел большой крест, усыпанный синими сапфирами.