- Варанг? - удивленно переспросила Феодора. - Должно быть, Эмунд.
- Нет, госпожа. Будь это Эмунд, я был бы вполне спокоен. Но это - его сын. Тот самый, что схватил покушавшегося на жизнь государя.
- И что в том такого страшного? Или ты знаешь за этим варангом нечто недостойное? Но тогда тебе следовало уведомить аколуфа.
Стефан покачал головой. О столкновении с кесарем в квартале веселых домов он говорить не решился бы ни за что, а более против сына Эмунда ему нечего было сказать. Но было в Бьерне что-то, против чего восставало все сдержанное закованное в броню обычаев, обрядов и церемониала ромейское нутро Стефана. Слишком безоглядно ворвался этот варанг в его жизнь - возник из ниоткуда в грязном переулке, куда завел их кесарь Александр. Безоружный, Бьерн тогда расшвырял дюжих соматофилактов как детей и едва не искалечил самого кесаря, а тот вполне хорошо как владел мечом, так и дрался голыми руками. И слишком быстро Бьерн встал во главе варангов, которые теперь смотрели ему в рот - лишь одного Эмунда они почитали больше, чем Бьерна. А ведь Эмунд, как успел заметить Стефан, ничего не делал, чтобы поставить своего сына во главе отряда варангов. Напротив - Эмунд словно все время старался сдержать эту бьющую через край, сверкающую силу, которой был Бьерн.
- Он слишком буен, - наконец произнес Стефан. - Опасно ему быть рядом с августой.
- Но ведь и ты будешь рядом с августой, - рассмеялась Феодора. - Я уверена, господин Стефан, что такой доблестный воин и преданный слуга, как ты, всегда сможет направить буйство в должное русло.
***
Сегодняшние занятия с Никоном стали для августы Анны сущим мучением - она никак не могла хорошенько сосредоточиться и хотя бы просто услышать наставника: в мыслях она все возвращалась к случайно услышанным обрывкам разговора отца с патриархом Николаем. “Союз с Людовиком Провансальским** укрепит отношения с Римом… необходимо удалить августу из враждебного ей города”. Враждебного? Но разве Город враждебен ей? И ответ отца - “Я не уверен в удаче этого Людовика, она слишком переменчива”. Патриарх заявил, что удача - понятие не христианское. Все в руках Божьих. Николай, конечно, сразу почуял, что ветер дует от Эмунда - только от него император мог услышать подобное об удаче, подумала Анна - она прекрасно знала, что предстоятель не выносит варанга-спафарокандидата.
Разговор о ее замужестве зашел, наверное, не впервые, и отчего-то это напугало августу. Разумеется, она прекрасно знала о своих обязанностях, о том, что она в себе не властна и что высота ее положения налагает более ограничений, нежели доставляет преимуществ. Однако настойчивость патриарха привела ее в совершеннейшее смятение - недавно она видела сон, в котором к ней пришла мать. Это произошло на следующий день после того, как она молилась в “запретной комнате” в очередную годовщину со дня смерти матери.
Память о матери согревала Анну все те годы, что принцесса провела без нее, но приснилась мать ей впервые. Зоя Заутца, молодая и прекрасная, как до своей болезни - нет, пожалуй, еще моложе и прекраснее, - манила дочь за собой. Анна видела себя плывущей в воде ровного как гладь зеркала озера. И неожиданно берег озера раздавался, и стоячая вода обретала течение и устремлялась куда-то к лунной дорожке и водяному морскому безбрежию. А лунная дорожка тянулась, тянулась, теряла стальное серебро, загоралась расплавленным золотом и уходила в огромный ломоть восходящего солнца, выползающий из-за безбрежности моря. И расплавленное золото казалось чем-то необыкновенно знакомым.
…- “Музыка мировая, должна быть в особенности усматриваема в том, что мы видим в самом небе, или в сочетании элементов, или в разнообразии времен года. Ведь возможно ли, чтобы столь быстрая махина неба двигалась в бесшумном и беззвучном беге? Даже если по многим причинам этот звук и не достигает наших ушей, столь быстрое движение столь великих тел не может не производить звуков, в особенности потому, что движения светил так приноровлены друг к другу, и нельзя и помыслить ничего иного, что было бы столь же слаженно, столь же приноровлено друг к другу. Ведь одни движутся на большей, другие — на меньшей высоте, и все вращаются столь ровно, что сохраняется должный порядок в неодинаковом их различии. Вот почему в этом небесном кружении не может отсутствовать должный порядок модуляции”, - наизусть процитировал Никон Боэция* и устремил взгляд на своих учениц, одна из которых сегодня казалась необычно рассеянной.
- Я хотел бы узнать, госпожи, что думаете вы об этих словах Боэция?
Анна, которая в этот миг думала об услышанном случайно разговоре отца и патриарха, непонимающе посмотрела на учителя, и Никон обратился к Феодоре:
- Согласна ли ты с Боэцием? - чуть улыбнувшись, спросил он, зная, что Феодора, несмотря на нежную внешность, отличалась острым умом, который, будто отточенное лезвие, способен был разъять обсуждаемый предмет, вычленив из него скрытые причины.
- Я считаю, Боэций допустил ошибку в своем изначальном посыле - в его рассуждениях не осталось места Богу. Той деятельной божественной эманации, которая пронизывает все Сущее, - начала Феодора, по обыкновению чуть сдвинув брови и уставясь в одну точку перед собой - это помогало ей сосредоточиться.
- А разве ты не слышала, как, бывает, звенит небо на рассвете? - вдруг спросила Анна. - Оно поет! С террасы Буколеона всегда хорошо слышно - хор, прекраснее которого нет ничего.
Анна подперла кулаком щеку, не замечая удивленного и встревоженного взгляда Феодоры.
- А корабли на рейде переговариваются - старые дромоны рассказывают новеньким о том, в каких краях они побывали и что повидали. И в каждое время года голос моря звучит по-разному - весной, зимой, осенью…
- “Зима скрепляет, весна распускает, лето сушит, осень делает зрелым, и времена года поочередно либо сами приносят свои плоды, либо способствуют тому, чтобы другие приносили плоды”, - в тон ей продолжил Никон. - Ты права, госпожа августа, и Боэций говорил о том же.
Почувствовав, что внимание царственной ученицы вернулось к уроку, Никон продолжил рассказ о Боэции, потом повествование его перешло на Аврелиана из Реоме, который во многом сходен с Боэцием в мыслях о мировой музыке и с которым Никон мечтал познакомиться. А упоминание о Реоме унесло его рассказ к благословенной земле франков, Бургундии, Провансу и других областях, где побывал и мечтал побывать ненасытный до новых впечатлений Никон.
Наконец, утомившись, учитель прервался. Анна продолжала сидеть, устремив перед собой взгляд Глаза ее расширились, как у сомнамбулы, и в них засветилась морская бирюза.
В этот миг раздался уверенный стук в дверь и знакомый голос вопросил:
- Можно ли прервать вас, господин Никон?
- Мы уже закончили, - откликнулся монах.
Вошли Эмунд и аколуф Аркадос. Оба были озабочены и необычайно серьезны.
- Госпожа августа, по решению твоего отца, государя ромеев Льва, - напыщенно начал аколуф, - к тебе будут приставлены двое телохранителей. Они получили строгий наказ не отлучаться от тебя с восхода и до отхода ко сну.
- Госпожа Анна, - не слишком учтиво прервал аколуфа Эмунд, - должен сказать тебе, что ты вправе сменить и отослать своих кубикуларий и других слуг, однако эти двое воинов будут при тебе неотлучно, даже если ты разозлишься и вознамеришься прогнать их.
Феодора чуть улыбнулась - Эмунд хорошо знал непостоянную в настроениях августу.
- Их долг - защищать тебя даже против твоего желания. Если ты захочешь приблизить к своей особе нового человека, они не дадут тебе этого сделать без соответствующих предосторожностей.
Анна встала со своего места, и Феодора в который раз уже увидела мгновенное преображение: вот только что перед ней была подружка, способная хихикать и отвлекаться на уроках, задавать терпеливому Никону тысячу вопросов, передразнивать кубикуларий - и вдруг на месте легкомысленной девушки встала августа Ромейской империи, достойная спутница и помощница своего порфирородного отца. Это преображение не было для Феодоры новостью, однако всякий раз повергало ее в состояние сродни священному трепету.