- Ты нездоров, государь, - мягко сказала она тяжело опустившемуся в кресло Льву. - Я прикажу позвать лекаря, а ты сейчас же ложись.
- Завтра прибудут послы хазарского кагана, надо будет принять… полный церемониал, - силы покидали императора, он с помощью слуг улегся на ложе и в изнеможении закрыл глаза. - Это пройдет… я съел слишком много смокв за ужином. Спасибо, милая. И позови ко мне мою дочь.
- Отдыхай, - размягчая строгость улыбкой, приказала Зоя. - Я пошлю за августой.
***
Может, я тоже выгляжу смешно, когда он учит меня метать ножи, подумал Стефан, наблюдая за старательно царапающим грифелем доску Бьерном. И уж во всяком случае, он, Стефан Склир, выглядел много нелепее в той харчевне, где кесарь собирался… Стефану была гнусна сама мысль о том, что собирался сделать с ним кесарь Александр - потому он поскорее перелистнул страницу большого кодекса, выбранные строчки из которого диктовал.
Даже удивительно, сколь мало понадобилось им усилий, чтобы стать если не друзьями, то хорошими товарищами. И Бьерн оказался совсем не тем варваром и дикарем, каким он казался некогда Стефану - более того, варанг был достаточно умен и проницателен. Однако Стефан заметил, что в некоторых случаях Бьерн будто бы бросает предпринимать усилия изменить судьбу, повернуть ее к своей выгоде - судьба для северянина была чем-то живым, вполне осязаемой и определенной силой, которой иногда не нужно или же нельзя противостоять.
- Эти значки… - почти простонал Бьерн и принялся усиленно тереть уставшие глаза. - Если судьбою мне суждено их в конце концов выучить, то мне сужден очень долгий век.
- “Стучите - и отворится”, - процитировал евангелие Стефан.
- “Просите - и дастся вам, ищите - и обрящете”, - с улыбкой закончила его фразу Анна, вынырнувшая вместе с Никоном из маленького книгохранилища при той комнате, где они занимались. - Ты делаешь большие успехи. Что сегодня диктуешь ему, господин Стефан?
- Изречения о красоте, - отвечал комит. - “Статую красит ее прекрасный вид, а человека — достойные деяния его”.
- Моделями ваятелям служат люди, - заметил Никон. - Ваятель лишь увековечивает в мраморе и бронзе прекрасное творение единого небесного Творца. И если душа его натуры черна - это отразится и в творении.
- И наоборот, - с увлечением подхватила Анна, - не может быть черной душа того, кто схож ликом с прекрасными мозаиками в храме Софии.
Никон постарался не показать своего удивления - в тоне принцессы слышалось нечто новое, чего ранее он в ней не замечал. Страсть. И это сравнение с мозаиками Софиийского храма - Никон перебирал в уме всех, кого знал из придворных. Знал он далеко не всех, но словно каким-то наитием возникло перед его внутренним взором прямоносое гордое лицо с изящными чертами, черными миндалевидными глазами - лицо того, чье сходство с одним из изображений Константина Великого замечали многие из женщин, да и некоторые мужчины. Алексий Дука, племянник стратига Андроника Дуки, недавно ставший протоспафарием. Один из самых красивых придворных Священного дворца.
Анна действительно подумала в тот миг об Алексии. Еще прошлой осенью она поняла, что привлекла его внимание - ощутила это тем бессознательным и безошибочным инстинктом, которым наделено большинство женщин. Зимой и весною, однако, Алексий вместе со своим дядей находился далеко от Города, и вернулся совсем недавно. И уже несколько раз она ловила на себе его восхищенные откровенно любующиеся взгляды. Алексий никогда особо не привлекал ее, хотя перешептывания кубикуларий о красавце протоспафарии она слышала не раз. Феодора же относилась к Алексию с таким пренебрежением, словно он был не человеком, а каким-то скользким бессловесным гадом - безобидным, но отвратительным.
Начало лета что-то неотвратимо переменило в принцессе - ей казалось, что сам мир раскрывается ей навстречу, что она обрела способность видеть много больше его красок и слышать много больше его звуков. И часто, сидя в саду на скамье под присмотром безмолвных телохранителей, она вдруг прислушивалась и, как ей казалось, улавливала шорох растущих трав, еле слышный топот ножек крошечных насекомых; и лепестки розы уже не казались ей одного цвета - розового, алого или бледно-желтого, - они переливались десятками оттенков. В сердцевине алой розы она находила лиловые и багряные сполохи, а в запахе душистого розового бутона чудились ей оттенки корицы, лимона и ванили. Она беспричинно радовалась каждой мелочи, близко к сердцу воспринимала каждую мельчайшую невзгоду. Анна взялась помогать Бьерну осваивать чтение и письмо, и именно она вовлекла в это Стефана. Успехи молодого варанга, его изумление собственным умениям и сдержанные похвалы Никона доставляли Анне едва ли не большее удовольствие, чем собственные успехи в учении. Она готова была радоваться всему и грустить ото всего со стократ большей силой, нежели прежде. И даже чужесть всей натуры варанга стала теперь для Анны намного более зримой и даже слегка пугающей - и принцесса словно замкнула в себе ключик дверцы, открывшейся было ему навстречу.
Вся Анна была теперь почти раскрывшимся ночным цветком, с трепетом ожидающим восхода солнца. И вот в этот трепет ожидания вплелись взгляды из-под темных полуопущенных ресниц. И закружили, заворожили Анну, почти лишив ее возможности рассуждать здраво. Алексий был прекрасен и совершенен - и в то же время понятен. Он был своим.
- За внешней красотой, бывает, прячется редкостное уродство души, - неспешно проговорил Никон. Бьерн согласно кивнул, и Анна вспомнила его рассказ о королеве Сигрид. Но эта мысль лишь скользнула по поверхности сознания, не зацепившись.
- Внутреннее уродство всегда проявляется во внешности, так или иначе! - заявила Анна. - В чертах лица появляется жесткость, и в жестах появляется что-то змеиное…
В этот момент Анна осеклась, поняв, что перед ее глазами сейчас предстал образ прекрасной угольноокой Зои. Принцесса не была наивной и прекрасно понимала, что связывает Зою и ее отца. Поэтому ее крайне удивил явившийся кубикуларий Зои, покорнейше просивший августу прибыть к ее царственному отцу в покои дворца Дафны.
- Вавилоняне, чей народ погубило множество грехов, но которые были тем не менее народом мудрым и просвещенным, - неспешно сказал Никон, - говорили так: “Многих сгубила женская красота, ибо любовь красавицы подобна испепеляющему пламени”.
***
Стирбьерн сделал вид, что не расслышал слов Никона, хотя явственно ощутил, как к его щекам прилила кровь. Он подумал было о Сигрид, но фигура жены короля Эйрика быстро уступила место другой - с чуть волнистыми черными волосами и лицом полускрытым темной вуалью.
…Впервые его привела к ней молчаливая прислужница. Однажды вечером, когда Бьерн уже шел в Нумеры, она возникла на его пути будто из ниоткуда. И сказала, что от варанга требуется небольшая услуга одной весьма знатной особе. Конечно, Бьерн ни за что не пошел бы за прислужницей, если бы за темным некрасивым лицом ее не мелькнуло на миг совсем другое обличье - с острыми чертами, проказливой улыбкой и разноцветными глазами: правый зеленый, левый черный.
Его провели полутемными коридорами в небольшой покоец. В нем не было ничего, кроме ковров и подушек на полу да светильника с диковинной фигуркой черного дерева на маленьком столике. Дальше он запомнил только гибкую женскую фигуру, поднявшуюся к нему с подушки, черные волосы, струящиеся по удивительно белым плечам, скрывающую лицо полумаску и платье из какой-то темной волосяной сетки, в которое была одета незнакомка.
- Разорви сеть, воин, - раздался шепот. И прочная сеть в его руках разлетелась на ошметки. Потом… потом ему показалось, что его выводят из кошмара, что ласки незнакомки стирают в его сознании пагубный образ королевы Сигрид, прогоняют его прочь. Куда было Сигрид до этой чаровницы?