С мутной после ночи любви головой он пил из одной чаши со своей неизвестной любовницей обжигающее питье - молочного цвета, но сладкое и ароматное. Счет времени Стирбьерн почти утратил и пришел в себя только тогда, когда, после долгого обратного пути по коридорам и переходам, он, наконец, оказался в мозаичном перистиле, и увидел, что небо начинает по-утреннему розоветь.
Ночные встречи повторялись еще несколько раз, и ни разу Бьерну не удалось увидеть лицо его любовницы. Последняя из встреч была прошедшей ночью - поэтому Бьерну было совсем не до того, чтобы следить за тем, как и что диктует ему Стефан. Он ощущал себя таким усталым, будто единолично втаскивал на берег большой корабль. Кроме того, сейчас он чувствовал себя не в своей тарелке, видя заботу принцессы.
Эти мысли не покидали Стирбьерна и во время учения, и когда он сопровождал принцессу к отцу, и до самого позднего вечера. Стемнело, Священный дворец погружался в сон, на вахту заступила ночная стража. Бьерн неспеша шел через дворцовый парк к казарме, когда его буквально перехватила давешняя некрасивая темнолицая кубикулария - та самая, что препровождала его к прекрасной черноволосой незнакомке. Варанг не слишком удивился, когда облик кубикуларии словно стал размываться и через миг на ее месте оказалась знакомая тонкая фигурка рыжего Игрока.
- Хорошо играешь, Бьерн Олафссон, - с довольным видом проговорил рыжий. - Попроси своего ромейского приятеля обучить тебя здешней игре в фигуры - уверен, ты можешь преуспеть. Ну да не с тем я пришел. Пришла пора сделать напасть разом на две тавлеи.
Наверное на лице Бьерна явственно отразилось недоумение, потому что рыжий хлопнул себя по ляжкам и расхохотался.
- Ты и не чуешь, сколь ты близок к успеху. Твои ночные похождения приближают тебя к самым вершинам власти, уж поверь мне. Но всегда хорошо иметь две возможности вместо одной. Сегодня ночью, как луна покажется над Софийским куполом, приходи в тот садик, где мраморный бассейн под померанцевыми деревцами.
С этими словами рыжий пропал, а Стирбьерн направился в казарму. Однако долгий день и тут приготовил ему сюрприз - его вызвал Эмунд, который пребывал все последние дни вместе с уезжавшим из Города императором. Эмунд заметно осунулся - Стирбьерн заметил это еще когда столкнулся со старшим варангом у дверей покоев, где лежал больной басилевс. Сопровождая императора, Эмунду пришлось несколько раз сражаться с арабскими отрядами. Более всего Эмунда беспокоило, откуда арабы могли узнать о передвижении императорского отряда - все, касавшееся поездки, обсуждалось в строжайшей тайне.
- Завтра тебе придется присутствовать на Большом церемониале в Магнавре, - по обыкновению Эмунд сразу приступил к делу, говорил он на северном наречии, отрывисто и твердо. - Конунг должен был сам встретить послов, но, видишь, слег. Поэтому принять их придется принцессе. Я должен остаться завтра с конунгом. Не спрашивай ничего, не ко времени.
Бьерн понял, отчего столь озабочена была Анна, выходя из покоев, где лежал ее отец. Он ничего не ответил Эмунду, лишь наклонил голову в знак того, что понял.
- Ты будешь присутствовать на всем церемониале. Помни, что там будет и кесарь Александр. Следи за всем и всеми, все примечай. Никого, кроме двоих безбородых старшего ранга, к Анне не подпускай. Теперь слушай внимательно…
Наставления Эмунда по поводу сложного церемониала, на котором предстояло Бьерну присутствовать, были подробны и четки. Когда разговор был закончен, Эмунд неожиданно для молодого варанга заставил его склонить голову и начертал пальцем знак молота Тора на его темени.
- Да помогут тебе завтра наши боги, - проговорил Эмунд; голос его звучал почти торжественно.
***
Лунный лимонный ломоть уже поднялся высоко над куполом Софии, когда Стирбьерн вошел в небольшой внутренний садик с мраморным бассейном. Там было тихо: садик находился у одного из нежилых помещений дворца, поэтому внутри там даже не ставили стражу.
Варанг притаился за одним из померанцевых деревьев и хотел было позвать того, кто пригласил его сюда, и спросить, что же, собственно, за возможность могла ему тут открыться - но не успел: гравий дорожки зашуршал под подошвами.
- Молчи, смотри и слушай, - раздалось рядом. Рыжий не заставил себя приглашать, и Стирбьерн запоздало понял, что раздавшиеся шаги слишком громки для бога огня - по дорожке шел не бог, а смертный. Неизвестный шел уверенно; дойдя о бассейна, остановился, оправил короткий меч на поясе и стал ждать. Ждать ему пришлось недолго - вскоре снова раздались шаги, более легкие и осторожные. Фигурка в белом мафории показалась Бьерну знакомой. Раздавшийся же приглушенный возглас “Алексий!” не оставил сомнений - второй пришелицей была августа Анна.
- Вот и соперник объявился, - мурлыкнул рядом Локи. Стирбьерн не отвечал - он весь превратился в слух.
Речи Алексия лились как струя меда, и Стирбьерну непостижимым образом стало казаться, что рядом с Анной действительно находится бесконечно любящий ее человек, и что он обнимает принцессу оттого, что иначе и быть не может. Что он имеет право склонить ее головку на свое плечо и рука его может скользнуть под ее мафорий. И что любое иное положение вещей - кощунство. Бьерн вспомнил как увидел он когда-то Тири, свою жену, с крольчонком на руках; как прижимался этот крольчонок к ее руке…
- Что ты медлишь, телохранитель? - с издевкой прошептал Локи. - Выйди и убей его! Скажи принцессе то, что ты всегда подозревал - что этот негодяй, еще будучи комитом, продался Триполитанину. Помнишь?..
Словно наяву, Стирбьерн увидел тот корабль, который вез его и других варангов от захваченного арабами Тавромения. Вспомнил и норга Торира, который уговаривал его помочь увести корабли к пиратам Льва из Триполия. И то, что показалось ему особенно странным и подозрительным - что Алексий, надменный, брезгливый Алексий тогда так взорвался, что собственноручно перерезал Ториру глотку.
- Скажи это - и она будет твоей! - продолжали шептать рядом.
“Но Эмунд ничего не заподозрил тогда”… - подумал Бьерн. И снова затаил дыхание: в залитый теперь луной сад вступило третье действующее лицо - Никон вышел из тени колоннады и стал видим Бьерну до последнего волоска в реденькой бородке. Его темные всегда чуть печальные глаза без тени гнева смотрели на пару.
- Господь с вами, чада мои! - отдался эхом в тишине его голос. Алексий вздрогнул и, оттолкнув от себя принцессу так, что она едва не упала, обнажил меч.
- Нет нужды таиться от меня, - продолжал Никон, не обращая внимания на зловеще блеснувшую в лунном луче сталь. - Бог есть Любовь. Господь благословляет истинную любовь. Если господин Алексий принесет сейчас брачную клятву, кою я, монах и пастырь, имею право засвидетельствовать, и в том поцелует крест, то союз ваш скреплен будет не только на земле но и на Небесах.
- Учитель Никон! - раздался дрожащий голос Анны. - И тогда ты не расскажешь ничего отцу? Алексий, какое счастье!
- Я не соглядатай. Ни одна живая душа ничего не узнает от меня, каким бы ни был ответ господина протоспафария, - отвечал монах. Под его пристальным взглядом Алексий отступил на пару шагов.
- Я не могу, принцесса… - наконец, выдавил он, отступая все дальше в темноту. В голосе протоспафария проскользнули скулящие нотки. - Прости меня… Я не могу. Клятва…
- Алексий, но ты же говорил… - севшим голосом произнесла Анна. - Алексий!..
- Господь благословляет Любовь, - повторил Никон. - Истинную любовь, ту, что не радуется неправде, но сорадуется истине и ведет к свету.
Целая буря чувств отразилась на красивом лице протоспафария, и сделала его почти страшным. Он крепче сжал в руке меч и со страшным воплем бросился к монаху. Анна коротко ахнула, будто от удара кинжалом. Но Стирбьерн, после слов Никона обретший ясность восприятия и всегдашнее хладнокровие, кинулся наперерез Алексию и загородил монаха собой. Протоспафарий замер в двух шагах от варанга, будто натолкнувшись на невидимую преграду.