- Слушай внимательно… - Эмунд схватил запястье Бьерна и стиснул похуже клещей. Молодой варанг поморщился – рука Эмунда была почти ледяной. - Принцессу похитили люди безжалостные и беспощадные. Они не станут просить выкуп, им это ни к чему. Они мстят… И кесарю это только с руки. Он уговорил императора отпустить ее в монастырь… к старцу. Он знает… кто это. Меня укололи… женщина в темном мафории… яд…
Голос Эмунда стал заплетаться, но сила, с которой он сжимал руку Стирбьерна, не убавилась. Старый варанг помолчал, словно собираясь с силами, и продолжил:
- Я догадываюсь, кто это, но доказать не могу… Ей мстят за мать… Зоя…
- Любовница императора? – прошептал Стирбьерн, наклонившись к самому лицу Эмунда. Тот покачал головой.
- Зоя Заутца… мать… принцессы… - проговорил Эмунд, и в голосе его Бьерн услышал такую любовь и нежность, какой не мог ожидать от сурового хёвдинга.
- Я поклялся ей, когда она умирала. Поклялся, что буду хранить ее дочь, буду верным стражем ей и императору… Она так его любила… Не думал я никогда, что женщина может так любить. А ведь он… трус и дохляк, и всегда был трусом. И смерть Зои… за ее смерть никто не ответил… он боялся, что придется мстить брату… Мы с ним повязаны кровью, - Эмунд шептал теперь так тихо, что Бьерн едва разбирал слова. - Это я избил Василья Македонянина на охоте… только кости хрустнули… привезли его уже при смерти. Все ради нее, ради Зои – если уж она не могла быть моей, думал я, пусть станет императрицей. И Анна…
- Анна – твоя дочь?.. – таким же шепотом спросил Бьерн. Эмунд снова помотал головой и облизнул губы.
- Нет… я бы желал, чтобы было так, но нет… Зоя и я никогда… Я был лишь ее верным псом. Ее и императора. Говорят, любовь к женщине унижает воина… Вранье! Найди принцессу, Бьерн! Найди!
- Найду, - ответил Бьерн в полный голос. – Клянусь тебе в этом.
Эмунд снова перевел дух.
- Холод… душит… - прошептал он. Холодная рука разжалась. Потом, видимо собрав последние силы, Эмунд заговорил твердо: – Я отрекся от Одина и Тора, я стал христианином по званью. Но умереть я хочу так, как велят воину наши боги… Бьерн!..
Не отвечая, Стирбьерн вытащил из ножен меч и вложил в руку хёвдинга. Тот с трудом удержал рукоять, а взгляд его упал на скрамасакс на поясе у молодого варанга.
- Я хочу умереть от стали, - губы уже почти не слушались Эмунда, тяжелый меч упал плашмя на ложе рядом с теряющим жизнь телом. Стирбьерн, который почти ничего не видел от ризи в глазах, вынул скрамасакс и наослеп вонзил кинжал в грудь старшего варанга. Сталь вошла под ребра как в ножны, Эмунд вздрогнул и вытянулся, глаза его широко раскрылись, а на губах осталась тихая улыбка, какой он никогда не улыбался при жизни. Бьерн отвернулся – никто, даже мертвый прадед, не должен был сейчас видеть его слез.
***
- Мне нужна лодка, - не терпящим возражения тоном приказал Стирбьерн, выйдя из кубикулы во двор, где ожидали оставшиеся варанги, Стефан и Никон. Никто не решился ни возразить, ни спросить о том, зачем понадобилась лодка. Бьерн – это понимали сейчас все – занял теперь место Эмунда.
Лодка нашлась. Тело Эмунда, обмытое, обряженное в лучшие одежды и доспехи, снесли к Юлиановой гавани. Несколько человек отправились за хворостом. Никон, догадывавшийся о смысле всех этих приготовлений, не стал ничего говорить – и Стирбьерн по тому же молчаливому соглашению не воспротивился короткой молитве об усопшем, которую монах сотворил над телом Эмунда уже на берегу.
- Господь простит ему, - отвечая на незаданный вопрос Стефана, сказал Никон, когда варанги положили тело на лодку, обложили хворостом и оттолкнули лодку от берега. Стирбьерн взял из рук одного из варангов факел.
- Пошли, Один, ветер, - начал говорить Аки, и вслед за ним эти слова нараспев стали повторять остальные варанги. – Пошли ветер! Возьми воина в свои чертоги!
Ночной бриз трепал волосы Бьерна и грозил задуть факел. Когда лодка достаточно отошла от берега, Бьерн сильно размахнулся и швырнул факел ей вслед. По тому, как вспыхнул сухой хворост и куски дерева, наваленные в лодку, все поняли, что он попал в цель.
- Один принял воина! – нараспев проговорил Аки. И за ним эти слова повторили остальные. Стефан и думать забыл, что присутствует при языческом обряде – ему вдруг захотелось, чтобы и его после славной смерти в бою проводили верные товарищи и погребли в огненной могиле.
Бьерн, не проронив ни слова, продолжал стоять на берегу, провожая взглядом ярко пылающую лодку. Аки собирался было хлопнуть его по плечу, приглашая на тризну, которой собирались помянуть Эмунда, но вовремя сообразил, что сейчас это может быть небезопасно. Как знать, не овладел ли дух берсерка сыном Эмунда, не общается ли он сейчас с богами, которых почтил, несмотря на все кары, которые грозили язычникам в этом христианском городе.
***
В последнем Аки не ошибся. Когда пылающая лодка почти скрылась из глаз, Стирбьерн ощутил возле себя чужое присутствие и почти не удивился, углядев в свете ущербной луны знакомый острочертный профиль.
- Это было сделано славно, - мурлыкнул Локи, усаживаясь на каменном обломке поудобнее. – А теперь и тебе пора, Бьерн Олафссон.
- Пора? – переспросил Стирбьерн.
- Пора, – торжественно повторил Локи. – Ты попробовал, вкусил того, чего не успел вкусить в той, прошлой своей жизни. А теперь тебя ждет заслуженное место в Высоких чертогах, на пиру и в битве достойнейших и храбрейших.
- Я не могу сейчас вернуться.
Тонкие изломанные брови Локи взлетели в удивлении.
- Ты отвергаешь Вальхаллу, Бьерн Олафссон?
- Я поклялся…
- Ты отвергаешь Вальхаллу и брагу из рук валькирий? – в голосе Локи задрожала насмешка. – И готов вместо Высоких чертогов сойти к Хель?
- Я готов остаться на земле и быть предоставленным своей судьбе, - ответил Бьерн, помедлив. – Что заслужу я, Вальхаллу или холодную обитель Хель, – то ведомо лишь норнам. А если я своим решением прогневал Тора, то, верно, могу рассчитывать на твою помощь, Бог огня?
От хохота, которым разразился Локи, казалось, задрожали воды Пропонтиды.
- Ты всерьез просишь о помощи меня? Меня?! Нет, Бьерн Олафссон, я люблю оставлять в дураках богов и людей, но дуракам я не помогаю. Если ты настолько глуп, что променял вечность в чертогах Одноглазого на земную девчонку – я тебе не помощник. И знай, что Всеотец и твой покровитель Тор проиграли, благодаря тебе, спор со мной – им это придется очень не по нраву.
Бьерн ощутил, как внутри все стало пусто, так же пусто, как в третий день Фирисвеллира, когда стало очевидно, что конунг Эйрик берет верх.
- Что ж, пусть будет, что будет. Никто не знает судьбы. А быть в немилости у Всеотца мне не привыкать – мой дядя обрек ему наше войско.
Последние слова он произносил уже в пустоту – Локи словно растворился в воздухе. Стоявший неподалеку Стефан слышал только голос Бьерна и думал, что тот читает молитву на своем языке. Внезапно варанг сорвался с места и быстрым шагом направился в Город. Сперва Стефан следовал шагах в десяти позади Бьерна, не выпуская его из виду, но когда варанг свернул в переулок, комит понял, что тот направляется в самую небезопасную часть города, в трущобы. Варанг шел так скоро, что Стефан едва за ним поспевал. На маленькой улочке, круто уходящей в гору, все чаще попадались пьяные забулдыги и гулящие девки, изредка на ком-то из бредущих на нетвердых ногах прохожих мелькала одежда получше – такие простофили часто оказывались добычей мелких воришек и другого трущобного сброда.
Комит вдруг сообразил, что Бьерн направляется к той самой харчевне, где он сам, Стефан, едва не стал жертвой сладострастия императорского брата. В полном недоумении Стефан продолжал следовать за варангом.
У самых дверей харчевни Бьерн резко остановился и повернулся назад. Стефан, подошедший слишком близко, не успел укрыться – варанг заметил его. В свете тускло мерцающего фонаря у входа в харчевню лицо Бьерна было почти страшным – резкие темные тени залегли у глаз и под скулами, а глаза были расширены как у безумного.