- Филоник, - не оборачиваясь, позвала она надсмотрщика. Мельком взглянула на рослого невольника, которого тот привел – босого, в рваной тунике и коротких обтрепанных донельзя портах.
- Готово, госпожа, - со скрытой враждебностью сказал надсмотрщик, сняв с парня колодку.
- Госпожа Милита, прошу тебя! Пощади августу, пощади, ради Христа! Лучше отдай меня, пусть меня, пусть… - бросилась к ногам старухи Феодора – и вдруг замерла, вглядываясь куда-то позади Милиты.
Сзади послышался сдавленный вскрик, но не он привлек внимание Милиты – она во все глаза смотрела на принцессу, на то, как вспыхнуло и ожило ее лицо, как будто ей явилось нежданное чудо, о котором не смелось и мечтать.
И когда лезвие вошло под лопатку старухи, швырнув ее вперед, к стене каморки – боль от удара была ничем в сравнении с болью от осознания: она проиграла. И уходящая из тела Милиты Гузуниат жизнь еще позволила ей разглядеть, как бросился мимо нее к принцессе убийца, прикончивший перед тем и надсмотрщика, как Анна, ожив, снова став из статуи человеком из плоти и крови, упала на его руки.
- Бьерн… - чужое, чуждое как свист тетивы имя было последним, что слышала Милита. «Неужели?!»- было последней ее мыслью. И вопль – яростный вопль, - был последним ее звуком, и был он так пронзителен, будто душу старухи Гузуниат уже терзали в адских безднах.
***
Стефан вскочил, услыхав дикий, леденящий душу крик, донесшийся откуда-то из помещений для рабов. Он схватил меч и, оттолкнув выкатившего по-рачьи глаза Аристида, кинулся на палубу.
Ад кромешный – ветер свистел в снастях все диче, и все скорее несся корабль. Наварх беспорядочно махал руками, пытаясь заставить матросов убрать паруса, а матросы со своими короткими кривыми клинками, беспорядочно вопя, теснились у люка, ведшего на нижнюю палубу. Оттуда доносился треск, крики и ругань, оттуда вывалились двое надсмотрщиков, окровавленных, с перекошенными лицами, один держался за рассеченное лицо, из-под руки хлестала кровь, он выл и визжал по звериному.
- Он одержимый, он убил надсмотрщика и хозяйку… освободились гребцы… он разорвал их кандалы… держите… Его не берет железо! – крикнули сразу несколько голосов, когда из люка показался Бьерн с длинным кривым кинжалом надсмотрщика в руке. С кинжала капала кровь и пьяно отблескивала в прорываемой струями закатного солнца накатывающейся полумгле. Качнуло корабль, завалило, волна хлестанула через борт, окатив всех с ног до головы и смывая кровь; надвинулась туча, хищно выметнула острый змеиный язык молнии, и обрушился на палубу громовый грохот.
Стефан, едва удержавшись на ногах, поймал миг, когда корабль снова стал ровно, и кинулся к Бьерну.
- Ты едва не опоздал, - поймав брошенный ромеем меч, рявкнул варанг. Его лицо было все в брызгах крови – своей или чужой? – а сзади него Стефан увидел две девичьи фигурки.
Закрывая собой девушек, оба попятились к борту.
- Держите их, что вы смотрите? – вопил выбежавший на палубу Аристид. Но матросам было уже не до него и не до бунтовщиков – из люка выбирались рабы и гребцы; обезумев от воя ветра, усиливавшейся качки и все выше взметавшимися пенными охвостьями волн, они дико кричали и бросались на матросов, колотя их остатками кандалов. Пока Бьерн бился с надсмотрщиками на нижней палубе, Анне и Феодоре удалось открыть общие камеры, а вырвавшиеся оттуда люди сбили запоры двух длинных цепей, на которые крепились кандалы гребцов.
Рулевые на кормовых веслах, растерявшись, правили бестолково и вразнобой, корабль развернуло поперек волн, и те с силой налетали на его борта, грозя опрокинуть. С треском ломались весла, и только усиливалась паника толпы обезумевших людей на палубе.
- Прыгай! – крикнул Бьерн, схватил обломок весла и подтолкнул Анну к борту – во все учащавшихся молниевых вспышках на долю мгновения он увидел очертания берега, фатомах в двухстах.
- Я не умею плавать!
- Прыгай!! – Бьерн вскочил на борт и втащил девушку. В этот миг корабль взбрыкнул как норовистый конь, обоих швырнуло далеко вперед – и волны взбесившейся Пропонтиды приняли их.
- Господи! Августа!!! – отчаянно закричала Феодора. – Анна!
Еще несколько громовых раскатов, еще несколько тяжелых затрещин от волн - и дромон, словно потеряв надежду на управлявших им людей, завалился на бок и тяжело перевернулся вверх днищем.
Феодора, прекрасно умевшая плавать, оказавшись в воде, принялась грести вверх, стараясь поскорее выбраться наверх и хлебнуть воздуха. В воде вокруг нее барахтались и отчаянно кричали люди. Тяжелые кандалы одного за другим утягивали гребцов в пучину, остальные, пытаясь ухватиться за обломки корабля, отталкивали ухватившихся раньше, карабкались по головам друг друга и тонули.
- Феодора! – послышалось откуда-то сверху: Стефану удалось схватиться за отломившийся акростоль,** вместе с ним за «рыбий хвост» держались и двое матросов.
***
- Ничего… - одной рукой обхватив весло, Стирбьерн другой подтащил Анну поближе к себе, - держись, только за шею не хватай!
Он не уверен был, что она вообще его слышит – ветер и волны продолжали выть и стонать, глуша человеческий голос. Бьерна и девушку кидало то вверх, под самые раскаты грома, то вниз, в бездну между волнами. Варанг продолжал грести, правя туда, где, как ему казалось, он видел берег – поперек волн, разбивая их плечом, придерживая за одежду Анну, которая из последних сил держалась за весло. Принцесса была напугана и обессилена, но Бьерн чувствовал, что рассудок ее оставался ясным – она не цеплялась судорожно за его шею, как обычно делают тонущие, она пыталась даже помогать ему грести.
Дочерей смири,
Эгира жена,
Бальдру корабля
Дай ступить на твердь,
Нанне льна позволь
На Имира плоть
Встать. Небесный блеск,
Темень разгони!
Стирбьерн почти не слышал своего голоса, да и виса получилась так себе - Бьерну Асбрандсону уж точно было бы над чем посмеяться. Но это была чуть ли не первая виса, которую ему удалось сложить. Стало совсем темно, только частые вспышки молнии выхватывали из мглы гребни волн и их пенные шапки светились. В какой-то миг Бьерну показалось, что волны из противных стали попутными – может, здесь было течение? Он уже стал уставать и понимал, что одному ему из сильного течения или водоворота еще, возможно, повезет выгрести, но вместе с Анной – никак. Их поволокло вперед, к вырастающей за волнами темной громаде берега; Бьерн старался править наискосок, чтобы хоть чуть замедлиться – если берег скалистый, а волны останутся такими же высокими, Анну и его просто разобьет о скалы.
С каждой волной их швыряло вперед будто щепки в быстром ручье, и в какой-то миг берег вырос прямо перед Бьерном. Анна окончательно обессилела, он с трудом поддерживал над водой ее голову, да и у самого варанга сил осталось совсем немного. Высокая волна подняла его, Бьерн постарался выпрямиться и выставил вперед свободную руку. Галька… только бы не слишком крупная… Ощутив под ногами дно, Бьерн оттолкнулся и, волоча за собой Анну, кинулся грести к берегу, стараясь наполовину плыть, наполовину брести.
Волна накрыла их, бросила на колени, но уже не могла уволочь в море.
- Держись… – только бы достало у нее силы держаться за него сзади, чтоб если уж падать вперед, на камни, то ему одному. Спотыкаясь на скользкой гальке, Бьерн брел по отмели к высящимся в разрывах молний скалам, сосредоточившись только на том, чтобы удержаться на ногах и удержать тонкие ручки, обхватившие его за плечи.
Последние несколько локтей он падал чуть ли не с каждым шагом, почти не чуя боли и уже почти не ощущая ног, поднимался и снова шел, пока едва не уперся в отвесный утес, уходящий ввысь, в темноту. Здесь волнам их не достать, здесь они переждут до утра.
Ветер дико стонал в скалах над их головами, а море билось совсем рядом, то ли распевая победную боевую песню, то ли воя в бессильной ярости оттого, что двое вырвались из его холодных объятий. Анна дрожала как измокший зверек, она прижалась к Бьерну, стараясь хоть немного согреться. Бьерн обнял ее из последних сил, ощутил прикосновение холодных губ где-то ниже правого уха и даже успел улыбнуться, прежде чем страшная усталость бросила его в черное небытие сна.