Сразу мои глаза напали на густоту новых словообразований и исключительную оригинальность прозаической формы рассказа «Искушение грешника».
Тогда я достал свою тетрадь и показал студенту.
Там на первой странице столбиком стояли слова:
И дальше – начало «Осени».
И еще отрывок:
Студент просмотрел эту мою черновую работу, взлохматил волосы, улыбнулся:
– Надо это печатать, а не… вообще…
– Ну, пока что, – перебил я посетителя, – мы напечатаем ваше «Искушенье грешника». Убежден – Шебуеву это понравится.
Студент быстро привскочил, обрадовался, потер лоб:
– Очень приятно. Не ожидал… вообще.
– Ваш рассказ не подписан. Пожалуйста подпишитесь.
И студент подписался:
«В. Хлебников».
Пришел Шебуев, познакомил, показал «Искушенье грешника».
Через пять минут просмотра Шебуев сказал:
– Прекрасно. Необычайно. Напечатаем.
Я вышел вместе с Хлебниковым.
Сначала мы пошли ко мне пить чай, а потом к нему: очень хотелось узнать, как он живет, где, при каких условиях.
Был поражен: Хлебников жил около университета, и не в комнате, а в конце коридора квартиры, за занавеской.
Там стояла железная кровать без матраца, столик с лампой, с книгами, а на столе, на полу и под кроватью белелись листочки со стихами и цифрами.
Но Хлебников был «не от мира сего» и ничего этого не замечал.
Как бы в качестве «аванса» я предложил ему двадцать рублей.
Но на другой день у него не было ни копейки.
Он рассказал, что зашел в кавказский кабачок съесть шашлык «под восточную музыку», но музыканты его окружили, стали играть, петь, плясать лезгинку, и Хлебников отдал весь свой первый аванс.
– Ну, хоть шашлык-то вы съели? – интересовался я, сидя на досках его кровати.
Хлебников рассеянно улыбался:
– Нет… не пришлось… но пели они замечательно. У них голоса горных птиц.
С этих минут Хлебников был со мной почти неразлучно.
Мы крепко сдружились.
Он буквально скакал от радости, когда я принес ему журнал «Весну» с напечатанным рассказом «Искушенье грешника».
Сияющий автор воскликнул:
– Надо бы устроить пир, но у меня нет золота!
Но мы устроили, ибо оба любили беспечную, окрыленную молодость и веселье без берегов.
Леонид Андреев. Давид Бурлюк
С утренним поездом я вернулся из Финляндии, с дачи Леонида Андреева, где переночевал и получил начало большого рассказа «Царь», четко написанного на почтовой клетчатой бумаге крупного формата.
Леонид Андреев в эту пору громадной славой затмил всех писателей и потому казался непостижимым, загадочным гигантом, особенно для нашего молодого брата.
До поездки я встречал его несколько раз в курительной комнате фойэ театра Коммиссаржевской, – там ему и был представлен, как редактор «Весны», Петром Пильским.
Но таких редакторов, как я, около знаменитого писателя было очень густо, и едва ли его величие заметило меня – рыжего человека в табачном костюме, да еще некурящего.
Словом, до поездки, судя по леонидоандреевским произведениям, я воображал, что увижу невероятно мрачную фигуру, с черным пронзительным взглядом в глубине неразрешимых, проклятых вопросов.
Признаться, мне было заранее страшновато, ибо я-то обладал избытками жизнерадостности, – все мне было весело, все интересно, все кружилось в вихре взбудораженной юности.
Ну, какой же я собеседник для Леонида Андреева
Однако, с первой же минуты все получилось обратное.
Леонида Николаевича я встретил катающимся на велосипеде.
Он приветливо поздоровавшись, предложил:
– Давайте покатаемся вместе, а после этого будет приятно пить чай.
Через минуту он вытащил второй велосипед и мы заколесили по тропинкам сосновой рощи.
Я ехал позади великого писателя и думал: вот те на – ни с того, ни с сего я катаюсь с самим Леонидом Андреевым так, будто мы – друзья детства.
Он мне рассказывал – какие нас ждут приятные места дальше, как хорошо пахнут смолистые сосны, как заливаются птички и что у него больное сердце: кататься много – вредно.