– Но все в жизни вредно, – заявил знаменитый спутник, закуривая в десятый раз.
Курил он, действительно, много.
Велосипеды нас хорошо познакомили, и мы болтали без умолку о разных вещах и при этом напропалую острили.
И дома было просто и весело.
Надо сказать, что в качестве гонорара за рассказ я привез ему картину художника Коровина, снятую со стены квартиры Шебуева.
Писатель острил:
– В следующий раз Шебуев пусть пошлет мне самовар или граммофон – так потихоньку я обзаведусь необходимой обстановкой на новой даче.
Впрочем, картина Коровина «Ожиданье поезда на маленькой станции» писателю так понравилась, что он сказал:
– Вот я вглядываюсь и думаю, что можно смотреть на эту картину и писать рассказ на эту же тему. Ведь сколько таких людей на захолустных станциях ожидают поезда. Тут мысли о будущем, надежды, чаянья.
Говорил он по этому поводу медленно, тихо, много, как бы думая вслух.
Тут я узнал того самого Леонида Андреева, которого мы читали.
Дальше он стал показывать мне картины и портреты своей работы, но я их не оценил.
Он не обиделся:
– Кажется, только мне одному мои вещи нравятся, и то хорошо.
И вдруг:
– Знаете, я люблю писать по ночам, когда все спят. Сегодня буду работать над одной большой пьесой, а вам могу, если хотите, дать начало «Царя». Другого нет ничего, – так и передайте Шебуеву.
Так я и передал.
Теперь Леонид Андреев в моих глазах двоился: один – страшный, вопрошающий, страдающий; другой – простой, веселый, любящий жизнь, спортсмен; в черной бархатной блузе с христовым лицом он больше походил на художника.
Удивительное дело: как только я прикасался, знакомился с крупными писателями – весь ореол их величия спадал, рассеивался, и я ценил их иной фантастической ценой.
До знакомства они мне казались непостижимыми сфинксами, а после – самыми обыкновенными людьми, но с «изюминой».
И так, значит, вернувшись от Леонида Андреева, в этот же день, по обязанности рецензента, я должен был пойти на верниссаж «Выставки картин современной живописи», в пассаже, что на Невском.
Пришел в самый разгар.
Народу полно.
Среди публики увидел знакомых: Петра Нильского и высокого – под вид семинариста – Корнея Чуковского.
Шебуев их называл в журнале – Пильчуковский и Чукопильский.
Чуковский, рассматривая картины, положительно веселился, выкрикивая тоненьким тенорком:
– Гениально! Восхитительно! Зеленая голая девушка с фиолетовым пупом – кто же это такая? С каких диких островов? Нельзя-ли с ней познакомиться?
Тут же стоял известный, популярный журналист из «Биржовки» Н. Н. Брешко-Брешковский – элегантно одетый, коротенький, полненький, с глазами рака.
Брешко-Брешковский спрашивал:
– Но почему она зеленая? С таким же успехом ее можно было сделать фиолетовой, а пуп – зеленым? Вышло-бы наряднее.
– Это утопленница, – тенорил Чуковский.
Без улыбки, с видом ученого, в военном сюртуке доктора, пожилой, скуластый, с воспаленными глазами, – этот господин стоял около «зеленой» и объяснял:
– Мы, художники-импрессионисты, даем на полотне свое впечатление, т. е. импрессио. Мы видим именно так и свое впечатленье отражаем на картине, не считаясь с банальным представлением других о цвете тела. В мире все условно. Даже солнце одни видят золотым, другие – серебряным, третьи – розовым, четвертые – бесцветным. Право художника видеть. как ему кажется, – его полное право.
– Кто это говорит, кто? – шептались из публики. Чуковский заявил громко:
– Это говорит сам художник, приват-доцент Военно-медицинской академии, доктор – Николай Иванович Кульбин.
Кто-то бросил из толпы:
– Сумасшедший доктор.
В этот момент на другом конце зала раздался густой, брюшной, почти дьявольский хохот.
Брешко-Брешковский бегом пустился туда:
– Ну, и выставка! Гомерический успех!
Я – за ним.
Там, перед густой толпой стояли двое здоровенных парней.
Один – высокий, мускулистый юноша в синем берете, в короткой вязанной, матросской фуфайке, с лошадиными зубами настежь.
Другой – пониже ростом, мясистый, краснощекий, в короткой куртке, – этот смотрел в лорнет то на публику, то на картину, изображающую синего быка на фоне цветных ломанных линий, вроде паутины, и зычным, сочным баритоном гремел:
– Вас приучили на мещанских выставках нюхать гиацинты и смотреть на картинки с хорошенькими, кучерявыми головками или балкончики на дачах. Вас приучили видеть на выставках бесплатное иллюстрированное приложение к «Ниве».