В дивных кофейнях иллюстрированные журналы полны аэропланами.
Головы всего человечества подняты к небу и застыли в удивлении перед завоеванием воздушного пространства.
Каждый день приносит новые рекорды, новые достижения и новые смерти неустрашимых героев.
У меня дух захватывает, когда слышу гуденье летящего аппарата: почему – не я, а другой счастливец.
Скорей же к цели!
Гоню в Берлин.
Гоню в Петербург.
Авиаторская жизнь
Повезло!
Благодаря дружбе с авиатором В. А. Лебедевым, который теперь был директором большого «Петербургского Товарищества Авиации», мне удалось приобрести аэроплан Блерио.
Я перевез аппарат на гатчинский аэродром для тренировки, арендовал ангар.
В Петербурге поселился жить на совместной квартире с Аркадием Аверченко, на улице Гоголя, около ресторана «Вена» – любимого местопребывания всех писателей, художников, артистов, композиторов, адвокатов.
Было начало лета, и все мои друзья-футуристы разъехались по домам.
Целые дни я проводил в Гатчине.
У меня для блерио инструктора не было (обещал приехать Лебедев, но он на блерио не летал, да так и не приехал) и пришлось мне на собственный риск взяться за ученье совершенно самостоятельно.
Сначала я рулировал, бегая по аэродрому с поднятым хвостом блерио.
Потом, наконец, решил «взять руль на себя» и вот, разогнавшись, взял: аэроплан незаметно поднялся и пошел неровно, то-и-дело норовясь качнуться в роковую сторону.
Тут я мигом понял, что нужна величайшая выдержанность и моментальная находчивость, – ведь чуть потерялся, и аппарат грохнется.
Не жизни жаль, а – разобьется прекрасная машина.
Я выровнял руль, дал к земле, выключил контакт и чисто спланировал.
Слышу легкий звенящий толчок шасси. Колеса бегут по поляне.
Стоп!
Замираю от счастья…
О, пусть авиаторы ставят рекорды высоты, пусть летают чорт знает как головокружительно, пусть получают тысячные призы, – я им не завидую, нет!
Этот маленький, мой первый полет, моя воздушная дерзость, мой чистокровный риск и удачный спуск – это такой величайший праздник моей жизни, такая личная победа, что, право, не забыть этого никогда во веки веков.
Правда, отсюда еще далеко, высоко до настоящего авиатора, но то, что произошло – легендарно, неповторимо.
И по тому времени первых лет авиации – чудо, если вспомнить о том – какие тогда были несовершенные аэропланы, неустойчивые, жидкие блерио.
А мой блерио – даже истрепанный.
И еще: я совершил полет без инструктора, полагаясь на небольшой запас технических знаний.
Словом, я соскочил с аппарата баснословным счастливцем.
Несколько сторожей и рабочих при ангарах (они же и аппарат перед полетом держали, ожидая знака поднятой рукой – «отпускай»), – эти единственные свидетели моего начала поздравили с успехом.
Я вернулся домой, в Петербург, именинником, сразу влетел в комнату работавшего Аркадия Аверченко и ему первому поведал восторги.
Аверченко прокричал «ура», схватил с полки свою новую книгу рассказов; подписал: «От земного Аркадия – небесному Василию», подарил с объятиями, и мы отправились в «Вену» справить торжество.
Едва чокнулись перед устрицами – подвалили сатириконцы: развеселый Алексей Радаков с бакенбардами Пушкина, долговязый, черный Ре-ми, европеец Яковлев, всегда всклокоченный «точно с постели сброшенный» поэт В. Воинов, тихий, но острый, как шило, В. Князев и совсем тихий, флегматичный Саша Черный.
Перед сном Аверченко прошептал:
– В этот час все желают друг другу «спокойной ночи». Ничего подобного, – я прошу, в случае смертельного паденья с аэроплана, черкнуть мне открытку с того света: не пожелают ли там подписаться на «Сатирикон».
Я обещал.
А утром, чуть свет, был в Гатчине.
В эту тихую, безветренную пору хорошо тренироваться: так делают все авиаторы.
С трепетом влюбленного я смотрел на свою красавицу-птицу, осторожно выводил из ангара на аэродром, пробовал мотор, несколько раз снова бегал на блерио по широким полянам и теперь, более уверенный, взлетал, делал виражи и садился благополучно.
Торжествовал.
Вскоре после восхода солнца начинался обычный ветер, – полеты прекращались до вечера, когда опять стихало.
В один из вечеров случилась авария: я поднялся, полетел и начал опускаться, как вдруг впереди на поляне появилась лошадь с телегой.
Я сделал крутой поворот и треснулся об землю, сломав хвост блерио и поцарапав свои ноги до обильной крови.
Ко мне бросились другие ученики-авиаторы, рабочие, сторожа и помогли выбраться из машины.