Или собирались у Евреинова, куда наезжали петроградские гости: Давид Бурлюк, Хлебников, Кульбин, Анненков, Бутковская,
Финляндская сосновая зима вытаскивала нас на улицу и катала на «подкукелках», на лыжах.
Вообще жилось здравно, работалось отлично.
Я закончил свой новый труд «Книгу о Евреинове» и переехал в Петроград.
Своего «Разина» показывал издателям, но те шарахались, боялись
И пока стихотворные отрывки из «Разина» печатались в «Сатириконе», где печатался и Маяковский.
Газеты, конечно, ругали «Сатирикон» за то, что в него «пролезли» футуристы.
Но мы «лезли» дальше.
Максим Горький
В это время в Петрограде бурно шумели наши «левые» выставки, где я также выставлял свои железобетонные поэмы, где обычно меня избирали секретарем-объяснителем.
Теперь выставка носила характерные названия – «Трамвай Б» или «№ 4», а прежде: «Треугольник», «Голубая роза», «Венок» «Ослиный хвост», «Бубновый валет».
Из художников отличались изобретательством: Бурлюк, Татлин, Малевич, Экстер, Кульбин, Розанова, Якулов, Пуни, Зданевич, Ларионов, Гончарова, Валентина Ходасевич, Лентулов, Машков, Кончаловский, Филонов, Пальмов, Удальцова, Анненков, Фальк, Рождественский, Кандинский.
Шел особой «своей стороной», как великан, громадный. мастер живописи Борис Григорьев, о котором много говорили, писали.
Изумительный Филонов издал декларацию «Сделанные картины», где возвещал:
Цель наша работать картины и рисунки, сделанные со всею прелестью упорной работы, так как мы знаем, что самое ценное в картине и рисунке – это могучая работа человека над вещью, в которой он выявляет себя и свою бессмертную душу.
– Будьте прямодушны, как Репин, – взывал Бурлюк, – и Бенуа, и Репин, и все репины прошлого висят в музеях. Теперь время – нового искусства. Наше время! Требуйте себе места в музеях. Мы завоевали право висеть в музеях рядом с маститыми и ничуть им не уступим. Нас идут смотреть многие тысячи молодых и сильных, которые идут дорогой новой ЖИЗНИ.
Времена действительно переменились.
Футуристы стали «признанными» настолько, что впервые на свет появился толстый сборник «Стрелец», как знак объединения мастеров слова.
В «Стрельце» участвовали: А. Блок, Д. Бурлюк, Н. Евреинов, З. Венгерова, Л. Вилькина, В. Каменский, А. Крученых, М. Кузмин, Н. Кульбин, Б. Лившиц, A. Лурье, В. Маяковский, А. Ремизов, Ф. Сологуб, B. Хлебников, А. Беленсон, А. Шемшурин.
Так осуществилось желание А. Блока: «будем вместе», как и наше.
По этому поводу газеты подняли «бучу удивления».
Из-за границы приехал в Петроград Максим Горький, и газеты сейчас же бросились к Горькому узнать его мнение о футуризме.
В «Журнале журналов», № 1-й, было напечатано:
«Русского футуризма нет. Есть просто Игорь Северянин, Маяковский, Бурлюк, В. Каменский. Среди них есть несомненно талантливые люди, которые в будущем, отбросив плевелы, вырастут в определенную величину. Они мало знают, мало видели, но они несомненно возьмутся за разум, начнут работать, учиться. Их много ругают, и это несомненно огромная ошибка. Не ругать их нужно, к ним нужно просто тепло подойти, ибо даже этом крике, в этой ругани есть хорошее: они молоды, у них нет застоя, они хотят нового свежего слова – и это достоинство несомненное. Достоинство еще в другом: искусство должно быть вынесено на улицу, в народ, в толпу, и это они делают, правда, очень уродливо, но это простить можно. Они молоды… молоды!»
Вскоре после приезда Горького состоялся наш футуристический вечер в «Бродячей собаке».
«Бродячая собака» – это был литературный полуночный кабачок, организованный Борисом Прониным, самым отчаянным энтузиастом искусства.
В подвал «Собаки» еженочно собиралась петроградская богема.
Здесь была эстрада, на которой мы и выступам со стихами.
На «вечер футуристов» прибыл Алексей Максимович Горький.
После нашего выступления на эстраду вышел Горький и, улыбаясь, сказал задумчиво:
– В них что-то есть…
Эту горьковскую фразу встретили веселым взрывом аплодисментов, и пошла эта фраза гулять по газетам.
В общем Горький говорил то, что появилось в «Журнале журналов».
Однако мировая популярность. Горького сделала то, что достаточно было и этого «в них что-то есть», как газетные критики вдруг стали вежливее, нежнее писать о нас, делая вид «узревших свет».
Я стал «бывать» у Алексея Максимовича, и мы ходили с ним по левым выставкам, где я давал объяснения наших работ.