Пальцы его коснулись щеки Тайтэки, и та потянулась к нему, как цветок к солнцу. Рот мужа накрыл ее губы, вобрал их в себя, и она едва не задохнулась, мгновенно позабыв о толпившихся за стенами шатра мальчишках, Алиар, Нибунэ и гостях, которые скоро должны были вернуться. Позабыла она и о Тамгане…
На следующий день Тайтэки, разумеется, не вспомнила о том, что хотела повиниться перед нангом кокуров, а если и вспомнила, то, рассудив, что чужая беда ахами пройдет, намерения своего не исполнила. Удивляться тут нечему: кто кому надобен, тот тому и памятен. Нечего, стало быть, удивляться и тому, что Тамган не забыл слов, сказанных ему Тайтэки на Кургане Предков. И не его вина, что стали они со временем казаться нангу кокуров еще более обидными и оскорбительными, чем были на самом деле.
3
— Что ты там, Хегг тебя проглоти, бормочешь? Заклинания или молитвы? Неужто думаешь, будто я уже готов предстать перед Длиннобородым? — прохрипел Ратхар Буревестник из-под вороха шкур.
Эврих вздрогнул, несколько мгновений вглядывался восунувшееся лицо капитана, а потом уверенно произнес:
— Кризис миновал. Теперь ты быстро пойдешь на поправку и не скоро предстанешь перед Храмном, дабы сражаться под его воительством и пировать в Дружинном Чертоге.
— Зачем же тогда меня перетащили с «Крылатого змея» на «белуху» и засунули в этот крысятник? — настаивал Буревестник. — Зачем ты бормочешь надо мной, как выжившая из ума старуха?
— Я сочиняю стихи. Балладу о последнем плавании Астамера, — сказал Эврих, поднося к губам недужного глиняную кружку с укрепляющим отваром.
— Стихи? — Капитан «Крылатого змея» вытаращил глаза. — Так ты еще и стихи умеешь слагать?
— Нет, не умею, — честно признался аррант, вливая мерзейшее на вкус пойло в глотку больного. — Однако я подумал, что родичам Астамера приятно будет услышать балладу, и решил попробовать.
— У, гадость! Если стихи у тебя такие же, как снадобья, которыми ты меня потчуешь… — Ратхар откинулся на спину, некоторое время лежал неподвижно, а потом попросил: — Ну-ка прочитай, что у тебя получилось.
— Изволь, — согласился Эврих. — Если уж мои отвары тебя в гроб не вогнали, то и от стихов заворота кишок не случится.
— Будем надеяться, — слабо ухмыльнулся Буревестник. — Читай.
Капитан хрипло вздохнул, и Эврих, склонившись над ним, убедился, что Ратхар спит. Ну что же, сон — это единственное оставшееся в его распоряжении лекарство, и, если Богам Небесной Горы будет угодно, оно позволит Буревестнику ступить на остров Печальной Березы без чьей-либо помощи. А там уж сегванские лекари позаботятся о том, чтобы он окончательно избавился от последствий столь несвоевременно поразившей его хвори.
Эврих сделал все что мог, дабы поставить внезапно и без видимых причин занедужившего Ратхара на ноги, и ему удалось-таки кое-чего добиться, хотя обстоятельства этому явно не благоприятствовали. Давно не обновлявшийся запас трав и корешков, хранившийся в его сумке, был невелик, а на Ратхаровых судах и вовсе не имелось ничего пригодного для врачевания. Благодаря урокам Тилорна Эврих сумел оттащить Буревестника от края Вечности, но знаний его не хватило на то, чтобы определить, что же за хворь подкосила бравого капитана. Отдав немалую часть собственной жизненной энергии, аррант влил в Ратхара силы, необходимые для борьбы с неизвестным недугом, но окончательное исцеление было делом времени, сократить которое Эврих, несмотря на брюзжание и угрозы Буревестника, был неспособен.
— Ему стало лучше? — подступил Неробих к арранту, едва тот вышел на палубу. — Мы достигли оконечности Западного материка. Воды эти считаются безопасными, настала пора принять какое-то решение!
— Ратхар спит, и пользы вам от него в этом плавании будет не много. Болезнь, как известно, приходит бегом, а уходит ползком — с этим уже ничего не поделаешь, — ответствовал Эврих, оглядывая мореходов, среди которых с удивлением обнаружил Демитара и Мелихара. Судя по всему, они перебрались сюда с «косатки» и второй «белухи», чтобы держать совет, и уже успели переговорить между собой и прийти к согласию относительно дальнейшего плавания.
— Буревестник обещал доставить тебя на остров, который называешь ты островом Спасения, — ворчливо произнес Неробих, глядя на арранта исподлобья, со смешанным чувством уважения и досады. — Посоветовавшись, мы решили, что недуг, сваливший Ратхара, не должен помешать нам выполнить его обещание. Когда Хеггов Нос останется за кормой, «белухи» продолжат путь к Островам, а «Крылатый змей» повернет на запад. Собирай свои вещи и перебирайся на «косатку».
— Но… — Эврих в растерянности окинул взглядом окруживших его сегванов, — вам совсем не обязательно делать из-за меня такой крюк. К весне Ратхар будет в состоянии исполнить взятое на себя обязательство, а попаду я на остров Спасения чуть раньше или чуть позже, не столь уж важно.
— Весной у Буревестника совершенно точно не возникнет желания плыть на запад. Первые пришедшие в Тин-Вилену корабли берут на борт лучшие товары и, вернувшись на Острова, продают их по самой высокой цене. Чего ради нам позволять снимать сливки лежебокам и трусам, выходящим в море лишь к середине лета? — возразил Демитар, и сегваны согласно закивали головами, подтверждая, что весна — неподходящее время для морских прогулок.
— Ветрознай говорит, ты сделал для Ратхара все, что было в твоих силах. Если жизни его больше не угрожает опасность и помочь ты ему ничем не можешь, то нечего понапрасну языки трудить. Перебирайся на «косатку», вот и весь сказ! — нетерпеливо промолвил Мелихар, желая положить конец бессмысленному, на его взгляд, разговору. — Буревестник не скажет, что мы поступили достойно, если по нашей вине слово его будет нарушено.
— Сказанного не воротишь, написанного не сотрешь, отрубленного не приставишь, — проворчал Неробих. — Покажи мне, какими отварами ты поишь Ратхара, и не беспокойся: на «Крылатом змее» поплывут только охотники, которым нет надобности спешить к женам и детям.
— Благодарю вас, и да пребудет с вами благорасположение Храмна, — Эврих поклонился мореходам и в сопровождении Неробиха двинулся к отведенной Ратхару каюте.
Миновав скалистый кряж, прозванный сегванами Хеггов Hoc — самую северную точку Западного материка, суда Ратхара разделились. Груженные зерном, винами, пряностями, лесом и изделиями тинвиленских мастеров «белухи», приняв на борт по два десятка человек с «Крылатого змея», устремились на север, к Сегванским островам. «Косатка» же, на которой осталось всего сорок — по числу весел — мореходов, взяла курс на запад и впервые с начала плавания шла полным ходом.
Клетчатый парус гудел, пенные усы разлетались из-под взрезывающего волны форштевня, и сидящий на корме «Крылатого змея» Эврих не мог сдержать растягивающую губы улыбку. Плавание на «косатке», которой не было больше нужды приноравливаться к неспешному бегу тяжело груженных «белух», доставляло ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Торговые суда сегванов, команда которых насчитывала двенадцать-пятнадцать человек, обладали большой вместимостью и были значительно комфортабельнее «косаток», но зато и скорость, которую они могли развить, не шла ни в какое сравнение со скоростью боевых кораблей, из века в век внушавших ужас жителям прибрежных городов всех четырех континентов.